— Ничего, бывает, — мирно отозвался задерганный мною
незнакомый собеседник.
Я решила попытать удачи в третий раз.
— Алло!
— Опять к вам попала! Не понимаю почему!
— Какой номер вы набираете? — без тени злости
поинтересовался мужчина.
Услышав цифры, он недоуменно воскликнул:
— Это мой мобильный!
— Так я звоню на сотовый?
— Да.
— А вы его давно приобрели?
— Ну.., не помню, часто меняю номера.
— Спасибо, — разочарованно ответила я.
Все понятно. Собакин тоже решил по какой-то причине поменять
номер, некоторые люди проделывают сию операцию регулярно. Лично мне это кажется
неудобным, но другим нравится. Телефонная компания отдает ваш номер другому
человеку. Вот одной моей подруге достался телефон, ранее принадлежавший
известному эстрадному певцу. Представляете, какая у нее началась жизнь? Аппарат
трезвонил день и ночь. Путем неимоверных усилий Галка раздобыла новые
координаты певца, связалась с ним, даже подружилась, теперь бегает на его
концерты. Но это совсем другая история, расскажу ее как-нибудь потом.
Тяжело вздыхая, я попыталась вспомнить, куда бросила вчера
ключи от «Пежо». Надо ехать к Собакину домой. Надеюсь, он не поменял квартиру.
* * *
Жил Полкан в добротном кирпичном доме недалеко от станции
метро «Белорусская». С одной стороны, очень удобно, центр. С другой — нечем
дышать, шумно и собачек негде прогуливать. Впрочем, с чего это я решила, что у
Собакина есть собака? Собака Собакина!
Хихикая, я вошла в подъезд и постаралась не дышать.
Однако здешние жильцы настоящие экстремалы! Здание стоит в
паре шагов от шумного вокзала, а они не запирают дверь, ведущую на улицу. Ясное
дело, что большинство приезжих использует темное пространство около лестницы в
качестве бесплатного сортира.
Натужно скрипя, лифт поволокся вверх, я испугалась.
Подъемник странно дергался, трясся, дребезжал, только что не стонал от
старости.
Пережив ужас подъема, я очутилась перед вожделенной дверью
и, не ожидая ничего хорошего, ткнула пальцем в звонок. Скорей всего, Полкана
нет. Он, вероятно, пенсионер и сейчас, пользуясь жаркой летней погодой, сидит
на даче, нянчит внуков, поливает огурцы, собирает смородину…
Неожиданно дверь распахнулась, на пороге появилась девушка,
маленькая, худенькая, одетая в футболку и брюки.
На лестничной клетке было очень светло, яркий солнечный свет
падал на площадку из большого окна.
Меня было великолепно видно, но в прихожей у Собакиных
стояла темень, и я не могла различить черты лица хозяйки.
— Ой! — неожиданно вскрикнула девушка. — Вы?
Затем она сделала шаг назад и прижала к щекам ладони.
— Ой, — вновь вырвалось у нее. — Ой!
— Простите, если напугала вас, — быстро сказала я. — Ищу
Юрия Собакина. Он тут живет?
— Нет, — пролепетала девушка, — уже нет.
— Он уехал?
— Нет. То есть да. Вернее, нет. А вы кто?
Я улыбнулась.
— Не бойтесь! Поверьте, я не криминальная личность. Меня
зовут Даша Васильева, я давняя знакомая Сони Адашевой, у отца которой работал
Юрий. Мне очень, просто очень необходимо поговорить с Собакиным. Если он
переехал, не могли бы вы дать мне его новый адрес?
Девушка тяжело вздохнула:
— Входите.
Я очутилась в темной прихожей. Хозяйка схватила с вешалки
платок, закуталась в него и тихо сказала:
— Идемте на кухню.
Маленькое пятиметровое пространство было заставлено мебелью.
— Садитесь за стол, — робко предложила хозяйка, — уж
извините, чаю нет, кофе тоже.
— Спасибо, — быстро сказала я, — ей-богу, не стоит
беспокоиться. Я ведь не в гости заявилась. Мне бы адресок Юры или его телефон.
— Папа умер, — грустно сказала девушка и затеребила платок.
— Я дочь Юрия, Марина.
Глава 18
У меня опустились руки.
— Как умер?
— От инфаркта, — грустно ответила Марина.
— Внезапно?
— Нет. Папа давно болел, ему по-хорошему следовало сделать
аортокоронарное шунтирование, — дрогнувшим голосом продолжала девушка, — только
отец боялся умереть на столе. Все повторял: зарежут меня, а так, может, еще
поживу, внуков увижу…
По щекам Марины потекли слезы.
— Извините, — прошептала она.
— Это вы меня простите, — пролепетала я, — не знала ничего о
Юрии.
— А зачем вам папа? — спросила Марина.
Я заколебалась, не зная, стоит ли рассказывать ей обо всем.
Марина встала, подошла к раковине, поплескала на лицо водой, вытерла его
посудным полотенцем и вновь села на стул и внимательно посмотрела на меня. Тут
только я поняла: она редкостная красавица.
Нежно-розовый цвет лица, черные брови и ресницы, алые губы,
на ней нет ни грамма косметики, после умывания личико Марины стало только
краше. А еще у нее удивительные глаза, огромные, голубые, чистые, словно горное
озеро, только наивные, по-детски распахнутые, и густые волосы.
— Понимаешь, — неожиданно я обратилась к ней на «ты», — твой
папа был, похоже, единственным человеком, способным пролить свет на одну старую
историю…
— Что-то холодно мне, — вдруг прошептала Марина и потуже
завернулась в платок.
— Ты больна? — спросила я. — На улице пекло, в квартире
духота невыносимая, мне в тоненькой маечке жарко.
— Нет, — пролепетала Марина, — я зябну не понятно отчего,
прямо как старушка, руки-ноги холодные… Меня одна мама воспитывала, они с папой
давно в разводе были. Мамочка мне ничего про отца не рассказывала. Если я
спрашивала, шуткой отделывалась, ну, типа, в капусте тебя нашла, аист принес, в
магазине купила. Но перед смертью адрес дала и велела: "Иди к папе, он
должен помочь, иначе тебя в интернат заберут.
А при живом отце не тронут".
Марина похоронила маму, поплакала некоторое время, а потом
все же решилась разыскать родителя.
