Она принялась медленно ходить вдоль прилавков, вздыхать,
одергивать застиранный ситцевый халат и чесать голову. Затем вытащила из
кармана потертый кошелек и стала перебирать монетки.
— Шла бы ты домой, — не вытерпела Зина, — булки после шести
привезут.
— Ага.
— Ступай.
— Уж и постоять нельзя. Да вы болтайте себе, — разрешила
Таня, — я не слушаю совсем.
Зина подмигнула мне и сказала:
— Тушенку покупать не стану. Ишь, заломила по сорок рублев
за банку. Сама за такие деньги жри!
Я тут же включилась в игру.
— Ну ты жадная! На складе по тридцать девять беру!
Мне заработать тоже надо!
Таня помаялась еще несколько секунд, а потом выскочила за
дверь.
— Во дрянь! — воскликнула Зина. — Прямо чует, когда о важном
толкуют! Мигом прибежит и уши греет!
А ты сообразительная! Другая и закудахтать могла:
«Какая тушенка?!»
— Ты тоже не промах, — похвалила я собеседницу.
Зина расплылась в довольной улыбке.
— Ага, и дети мои так считают! У других сволочи повырастали,
хоть и при отцах. А я своих одна в зубах тянула, выучила, в город отправила,
теперь людьми стали. Один врач, другая учительница. Приезжают с подарками,
отдыхают и говорят: «Кабы не ты, мамка, капец нам. Все умеешь, все можешь,
чистое золото».
Таньку набок скосорыливает, когда такое слышит, мы соседи.
Только у ней сын алкоголик горький. Так что у тебя за дело?
Я вздохнула:
— Много лет назад в Грызове должна была исчезнуть
девочка-подросток. Причем внезапно. Вечером гуляла, а утром испарилась.
Родители шума не поднимали. Вполне вероятно, что они пьяницы или многодетные
бедняки. Спустя некоторое время эти люди должны были сделать какое-то
приобретение, большое, ценное… Понимаете, Зиночка, я на самом деле частный
детектив, и мне поручено расследовать убийство той девочки.
— Чистая Санта-Барбара, — воскликнула Зина, — во, блин! Ща
подумаю. У Роговцевых ребенок помер, от дифтерита, они его похоронили.
— Нет, не годится.
— У Аньки Соломатиной сын в Москву учиться уехал, она всем
хвасталась, как он там устроился, башли косой режет. Потом менты явились, и
выяснилась правда: в тюряге Ленька.
— Опять не то.
— Так многие уезжали, — растерянно сказала Зинаида, — бегут
отсюдова. Ленка Переверзева парикмахер в столице, здеся только ночует, Алка
Шнырева шмутярой на рынке торгует, Пашка Венкин женился на москвичке…
— Не о них речь! Подросток пропал бесследно и внезапно!
Зина покусала нижнюю губу, потом стукнула кулаком по
прилавку.
— Во! Таньку видела? Ну ту, что сейчас здесь крутилась,
подслушать, о чем балакаем, хотела?
— Конечно.
— У ней сестра есть, старшая, Фимка.
— Как?
— Серафима. Только наши ее Фимкой кликали.
Танька замуж вышла за Мишку-пьяницу и мыкалась с ним, пока
мужик под электричку не попал. А Фимка детей так нарожала! С ней лишь ленивый
не спал. Никому не отказывала! Сколько ребят настрогала, не помню, то ли
восемь, то ли девять, я в них путалась. Отцы разные, а малыши одинаковые:
беленькие, глазастенькие, живчики такие. И, что интересно, все мальчишки, кроме
первой. Та девка, Анжелика…
Я внимательно слушала Зину. Увы, рассказанная ею история не
казалась мне необычной. Сколько живет в российских деревнях баб, бездумно
производящих на свет потомство? Какое количество оборванных, грязных ребятишек
с замиранием сердца ждет лета, когда на огороде наконец полезут из земли
морковка, кабачки, картошка… Стайки голодных детей ночью шуруют по чужим
огородам, своего-то нет, вот и пытаются своровать немного еды.
Анжелика была именно из таких. До октября девочка бегала
босиком, а потом влезала в валенки. На фоне далеко не богатых грызовцев ее
мать, Фимка, казалась абсолютной нищетой. Зимой в избе не топили, не было дров.
Анжелика шастала в ближайший лес за хворостом, но какой толк от прутьев? Вмиг
сгорев, они не давали никакого тепла, и хлипкий дом снова покрывался изнутри
инеем.
Фимка же не обращала внимания на стужу. Ей, вечно пьяной,
мороз был по барабану и даже в некоторой степени радовал. Очередной
произведенный на свет младенец, как правило, в январе-феврале благополучно
умирал от стужи, и мать облегченно вздыхала: одной обузой становилось меньше.
Зина жалела Лику. Иногда зазывала девочку к себе и кормила
горячим супом, а порой отдавала ей старые вещи своей дочери. Однажды летом Зина
позвала Анжелику. Девочка мигом принеслась на зов и спросила:
— Воды вам натаскать? Мухой обернусь.
Благодарная Лика старалась услужить доброй соседке. Зина
погладила девочку по растрепанным белокурым волосам.
— Сама управлюсь. Смотри, чего я нашла, разбирала на чердаке
сундук и наткнулась, померяй, должно подойти!
— Какая красота! — в полном восторге зашептала Лика. — Вам
не жалко? Ведь продать можно!
Зина пожала плечами.
— Платье-то не новое, дочке на выпускной вечер шили, белое
совсем, маркое. Она его надела, пятно поставила и запихнула в сундук. Носи на
здоровье, чего зря-то пропадает.
— Ой, спасибочки, — затряслась Лика, — мне плевать на пятно!
Схватив обновку в охапку, девочка кинулась к себе домой.
Зина, качая головой, смотрела ей вслед. Вот несчастное дитя! Угораздило его
родиться у Фимки!
Спустя час Анжелика постучала в окно. Зина выглянула наружу.
— Ну как? — спросила девочка.
Продавщица улыбнулась. Лика натянула платье.
Оно оказалось ей чуть широковато в талии и боках, но
впечатления вещи с чужого плеча не производило. На голове у девочки был венок
из полевых цветов.
— Здорово! — одобрила Зина.
— Пойду в Ивановку, — радостно сообщила Лика, — там танцы,
мне надеть нечего было, а теперь вот платье новое, ребята смеяться не будут, а
то они меня оборванкой зовут!
— Ивановка? Она ж далеко! Двадцать километров, — удивилась
Зина.
