Нос уловил упоительный запах свежеиспеченных булочек. Я
заморгала, за створкой скрывалась не улица, а огромная кухня, битком набитая
людьми.
— Простите, — растерянно спросила я у тетки, вытаскивающей
из духовки железный лист с пирожками, — девочку не видели?
— У нас здесь мальчиков нет, — весело ответила баба,
повернув ко мне красное потное лицо, — сплошняком девчонки. Какую хочешь?
Выбирай! Потолще, потоньше, с румяной корочкой или недопеченную? На любой вкус
найдем.
— В белом платье и веночке! Видели такую?
Повариха поставила лист на доску и хмыкнула:
— Нас тут чертова тьма толчется, все в белом и в колпаках.
Я огляделась. Действительно. Служащие, деловито сновавшие по
пищеблоку, носили довольно широкие балахоны на пуговицах. Кто-то перехватил
талию поясом, другие предпочли «свободный» вариант. А на головах у женщин были
странные сооружения из скрученной марли, нечто вроде беретов, но без дна.
Издали подобную «шляпу» вполне можно принять за венок.
— Извините, — попятилась я в коридор, — перепутала случайно,
я не сюда шла.
— Бывает, — легко согласилась повариха, потом покосилась на
мои босые ноги и поинтересовалась:
— Че, теперь мода такая, без босоножек ходить? Может, и
хорошо, ступня не потеет, только грязно, грибок подцепить не боишься?
Я вышла в коридор, отыскала обувку и попыталась утихомирить
отчаянно стучавшее сердце. Любое мистическое событие имеет, как правило, вполне
материалистическое объяснение. Небось навстречу мне попался поваришка, удравший
из душной кухни с желанием покурить или попросту погулять. Небось ученица
тайком ускользнула от мастера, хотела остаться незамеченной, выскочила в
коридор, и тут на нее налетела я с воплем «Стой!». Девочка решила, что ее
вычислило начальство ресторана, испугалась и кинулась назад.
Успокоившись, я нашла кабинет директора и увидела Катю,
мирно смотревшую телевизор. Узнав меня, девочка щелкнула пультом и вежливо
встала.
— Здравствуйте.
— Садись, Катюша, — сказала я, испытывая сильное смущение, —
как дела?
— Плохо, — серьезно ответила девочка, — знаете же, мама
умерла.
К моим щекам прилил жар. Надо же было задать бедному ребенку
столь идиотский вопрос!
— Катенька, твоя мама просила меня в случае ее смерти
позаботиться о тебе…
Девочка молчала, опустив глаза в пол.
— Конечно, Соню не вернуть, скорей всего, я не сумею
полностью заменить тебе маму, но…
— Мне нельзя жить одной? — уточнила Катя.
— Нет.
— Почему?
— Понимаешь, по закону подросток твоего возраста, если он
остался без родителей, отправляется в детский дом. В приют сирота не попадает
только в одном случае: если находится опекун, готовый содержать и воспитывать
его.
Катя поморщилась.
— У меня есть деньги. Вернее, они мамины, но теперь-то мои.
Небось завещание она оставила.
— Думается, тебе лучше будет у нас, чем в интернате, —
сказала я, — а вопрос о денежных средствах и всяких юридических формальностях
решат адвокаты, в частности, мой сын, он хороший юрист.
Катя закусила нижнюю губу.
— Мы тебя не обидим, — уговаривала я девочку, — поверь, в
нашем доме много детей. У Маши, моей дочери, полно подруг, ты с ними сможешь
общаться, скучать тебе не придется.
Катя выпрямилась.
— Деньги…
Я не дала ей договорить:
— Твои личные средства нам не нужны. Мы достаточно
обеспечены, чтобы прокормить еще одного ребенка и дать ему необходимое
образование. Если мы подружимся, то будем спокойно жить вместе и дальше, если
нет, то в день восемнадцатилетия ты уедешь от нас. Ни дом, ни квартиру, извини,
не знаю, чем еще обладала Соня, я не трону. Движимое и недвижимое имущество,
капитал, акции — все останется у тебя в целости и сохранности. Ни в коей мере я
не претендую ни на одну копейку.
— Вы меня не так поняли, — протянула Катя. — Моя фамилия
Адашева.
— Боишься, что мы заставим тебя поменять ее на Васильеву? Ну
и бред! Кстати, мои дети Воронцовы и…
— Дайте договорить, — перебила меня Катя. — Опять не поняли.
Адашевы из милости ни у кого не живут. Хорошо, я поеду с вами, раз мама так
велела.
И потом, в детском доме небось гадко, комната на двоих. Я
привыкла одна в спальне быть.
Я улыбнулась. В интернате, как правило, вместе ютятся
одновременно четверо, шестеро, а то и большее количество ребят. Да детдомовцы
мечтают очутиться в , комнате всего с парой кроватей.
— Поеду с вами при одном условии, — решительно продолжала
Катя. — Обещайте записывать все потраченные на меня средства каждый день. Ну,
примерно так: десятое августа — обед, ужин, конфеты. Итого: на питание двести
рублей. Стирка белья, покупка одежды, квартплата, электричество… Я люблю в
Интернете сидеть, абонентская плата пойдет. Все-все, до копеечки пишите, я
проверять стану, чтобы меньше не указали.
А когда своими средствами распоряжаться смогу, то в тот же
момент долг верну!
Я постаралась не измениться в лице. Хорошо хоть Катя
предположила, что я буду преуменьшать, а не преувеличивать свои расходы.
— Идет? — спросила девочка. — Вы согласны?
Ну и как мне быть? Конечно, подросткам свойственны странные
реакции, а Кате небось досталась от предков непомерная кавказская гордость.
Насколько я знаю, Соня родилась в Москве, про отца ее, Зелимхана, я, правда,
ничего не знаю, но он много лет жил в столице. Однако ведь генетику никто не
отменял. Ох, тяжело нам придется с девочкой. Похоже, ей никто никогда не
объяснял, что, кроме материальных забот, есть еще и моральные, а их как
оценить? Мне что, писать в тетрадке: «Один поцелуй на ночь — десять рублей»? Или:
«Разговор с учительницей математики — червонец»? Хотя нет, за поход в школу и
тысячи мало.
— Ну? — поторопила меня Катя.
— Хорошо, — кивнула я, — завтра же куплю амбарную книгу.
— Тогда сначала поехали ко мне домой, — деловито сказала
Катя. — Я вещи соберу.
