– Алло, Леночка, слышишь меня, это мамочка. Как ты там?
Ну не плачь, не надо! Детонька, не разрывай мне сердце. Тебе страшно? Хорошо,
включи кассету, ну ту, про веселого поросенка. Нет, я не могу сейчас приехать,
ты же знаешь, мамочка на работе. Ну кто же нам с тобой денежек даст? Мы же
одни, куколка. Думаешь, мне тут хорошо? Ужасно, зайчик. Я тебе принесу что-то
вкусное. Салат «Цезарь» и пирожные, куплю и положу в коробочки. Как всегда, в
восемь утра… Я успею отвезти тебя в школу. У нас сегодня Алена Лапина. Да, она
очень милая, подписала тебе свой диск. Алена любит детей, ее доченька тоже дома
сидит и не плачет, знает, что мама с работы придет. Не хнычь, моя ласточка.
Многие девочки ждут мам со службы. А еще Глафира. Нет, она противная, ужасно!
Согласна с тобой: глупая, безголосая коза! Конечно, полный отстой, но народ-то
на концерты ломится. Ну все, я побежала, не плачь, не рви мне сердце.
Голос смолк. Решив, что Катя ушла, я вышла из кабинки и тут
же увидела администраторшу, нервно курившую у окошка. Взгляд Кати наткнулся на
меня.
– Э… Танечка, – в изнеможении воскликнула
она, – вы тут сидели, в кабинке?
– Ну да, – пробормотала я, ощущая себя глупее
некуда.
– Вы слышали мой разговор с Леночкой?
– …а … да … то есть нет!
Катя схватила меня за руку.
– Я вовсе не считаю Глафиру безголосой козой. Я очень
люблю ее, она супер, классная, дико талантливая, настоящая стар! Это дочка моя
так говорит. Девочке двенадцать лет, подростковый возраст, сидит все время
одна, вот я и согласилась с ней, хотела сделать ребенку приятное… Танечка,
милая, не рассказывайте Глаше. Она скандал поднимет, меня выгонят. Я совсем не
люблю Лапину, я обожаю Глафиру. Понимаете, я поднимаю девочку одна, без мужа,
отвечаю в клубе за эстрадную программу, а певцы такие… ну… в общем…
Губы у Кати задрожали, в глазах заблестели слезы.
– Я работаю у Глаши первый день, – быстро сказала
я, – и вовсе не являюсь ее подругой. О чем вы говорили, я не слышала.
Поняла вроде, что Алена Лапина вашей девочке диск подписала, разве это
запрещено?
Катя швырнула окурок в форточку.
– Спасибо, – тихо сказала она, – имей в виду,
понадобится моя помощь, приходи. У меня записные книжки толщиной с пятиэтажный
дом. Почти все телефоны звезд имею. Ты никого отыскать не хочешь?
Я вздохнула. Очень хочу, себя. Но как сказать подобное Кате?
– Да нет, спасибо.
Катя кивнула и убежала, а я пошла в гримерку.
Из «Мячика» Глафира переехала в «Сто кило», а оттуда в
«Синюю свинку». Везде повторялось одно и то же: крик на администраторов, нежные
поцелуи с другими певицами, суета закулисья, вылитый из бутылок коньяк, мат
балетных, глупое чириканье подпевок.
Около шести утра Глафира, еле-еле передвигая ноги, ввалилась
в свою квартиру, рухнула в кресло, вытянула ноги, втиснутые в сапоги на
километровой шпильке, и простонала:
– Чаю! С лимоном!
Я приволокла требуемое и спросила:
– Зачем же так убивать себя! Три концерта подряд! С ума
сойти.
– Да уж, – вздрогнула Глаша, – на Западе
певицы дисками зарабатывают, имеют отчисления от продаж, а у нас горлом,
концертами да чесом по провинции.
– Но вроде и в России дисками торгуют.
– Ага, – кивнула певица, – пиратскими.
Никаких денег с них не слупить. Вот я и стебаюсь по сценам.
– Можно же один концерт дать!
– А деньги?
– Всех не заработаешь.
Глаша фыркнула:
– Верно. Век певицы короткий, в полтинник ты уже никому
не нужна. Следовательно, надо себя сейчас обеспечить до смерти. Квартиру я
купила, дом достраиваю. Потом собирать бабло начну, чтобы на пенсии не геркулес
жрать и не на метро ездить, и…
Не договорив фразы, Глафира внезапно уснула, прямо в одежде,
сапожках и с макияжем на лице.
Я осторожно раздела звезду, прикрыла пледом, потом притащила
из ванной косметические сливки и стала стирать вызывающий макияж с ее лица.
Огромные губы Глаши стали меньше, под румянцем обнаружилась бледная кожа, под
глазами проступили синие круги.
– Отвяжись, – прошептала Глафира.
– Давай в постель тебя отведу.
Глаша встала, словно зомби, дошагала до спальни и, рухнув
лицом в подушку, сообщила:
– Подъем в два часа дня.
Я вернулась в гостиную, собрала одежду, аккуратно развесила
ее в гардеробной и глянула в большое зеркало. Кто вы, Таня Рыкова? Убийца
Сергея Лавсанова, мерзкая воровка или несчастная женщина, спасавшаяся от
насильника? Где мои родители? Была ли у меня любовь? О чем я мечтала? Над чем
плакала?
Внезапно зазвенел звонок, я бросилась к двери.
– Хай, – рявкнул Свин, вваливаясь в
квартиру, – где звездулина?
– Спит, а вы почему в такую рань на ногах?
– Ездил тут по делам, – загадочно ответил
Свин, – значит, так, я пойду душ приму. А ты, котя, мне кофею сваргань да
бутербродиков настрогай. Усекла?
Я кивнула, продюсер исчез в ванной, оттуда послышался шум
воды и бодрое уханье. Я хотела открыть холодильник, но тут взгляд упал на
пиджак из льна, который Свин швырнул прямо на стол. Не понимая, что делаю, я
схватила его и вытащила из внутреннего кармана роскошную книжечку с золотыми
застежками. Перелистала странички, нашла нужную. «Рыкова Татьяна» – было написано
в самом низу, дальше шел адрес и телефон.
Я быстро захлопнула книжку, сунула ее на место и кинулась к
шкафчику, в котором стояла банка с кофе. Не верю Свину, хочу сама узнать, кто
же я такая.
Глава 4
Свин уехал около девяти утра. Заперев за ним дверь, я
бросилась к телефону и набрала номер.
– Але, – прокашляли из трубки.
– Мне Рыкову.
– Кого?
– Рыковы тут живут?
– Кто?
– Рыковы!
– Лыковы?
– Рыковы.
– Быковы?
– Рыковы! – заорала я. – Рыковы!
– Сначала сообрази, кто нужон, а потом людям
мешай, – последовал ответ.
Я повторила попытку.
– Алле.
– Позовите кого-нибудь из Рыковых.
