– В доме повсюду камеры, – усмехнулся
Лавсанов, – чтобы я мог контролировать прислугу, поняла? Ни в чем плохом
тебя не подозревал, но порядок есть порядок, я никогда бы ничего не рассказал,
но ты меня слезами замучила. И потом, твою репутацию камера спасла.
Представляешь, что бы я подумал, не имея этой записи? Заподозрить секьюрити,
стоящего у ворот, никому и в голову не придет. Сразу бы на тех, кто в доме
работает, подумал. Окна подсоединены на пульт, а сигнала о взломе не поступало,
следовательно, – вор свой. Знаешь, почему не звенело у охраны?
– Не-ет… – совершенно ошарашенно протянула Наташа.
– Так Петр сам сигнализацию отключил и помчался в мой
дом, – пояснил Лавсанов. – Помнишь, мы ведь его вызывали, когда ты
стекло случайно разбила? Новый датчик парень ставил и углядел, где деньги, я
при нем достал их, приятелю в долг давал. А потом он придумал хитрый план, тебя
виноватой хотел сделать. Конечно, это моя беспечность, но охранника я не
опасался.
Наташа перекрестилась, и жизнь в доме снова вошла в свою
колею, а потом у Сергея появилась новая любовница – Настя Звягинцева.
Очередная пассия хозяина абсолютно не понравилась Наташе.
Во-первых, она никак не могла понять, сколько же лет девице. Та утверждала, что
ей двадцать пять, и Сергей верил пронырливой киске, но у Наташи роились подозрения.
Порой Настя вела себя совсем как хорошо пожившая, прожженная баба. Правда,
фигура у нее была идеальная, лицо практически без морщин, но глаза говорили о
зрелом возрасте. Еще Настя казалась ей неискренней, приторно-вежливой и
показушно влюбленной в Лавсанова.
«Ничего, – думала Наташа, прислуживая противной
девке, – скоро от тебя тут и запаха не останется. Чай, не первая такая,
навидалась я всяких».
Но неожиданно Сергей привязался к Насте, прошел месяц,
второй, третий. Звягинцева стала чувствовать себя в шикарном доме полноправной
хозяйкой, а потом она решила стать певицей, и появился Свин.
Сергей уезжал из дома рано, возвращался за полночь. Бизнес
требовал присутствия хозяина постоянно, и у Лавсанова совсем не оставалось
свободного времени. Для своей любовницы он оборудовал на месте бильярдной
студию, и туда стали приезжать музыканты.
Наташа только вздыхала, глядя, как плохо воспитанные парни
топчут грязными кроссовками элитный наборный паркет и плюхаются в истертых
джинсах на дорогую мягкую мебель, сделанную по специальному проекту. А еще они
пили хозяйский коньяк, курили сигары Сергея и вообще вели себя развязно.
Один раз Наташа не выдержала и сказала Свину:
– Вы бы хоть ноги обтрясли чуток, вон какие ошметки
грязи с подошв валятся!
– Молчи, чмо, – рявкнул продюсер, багровея, –
будет мне тут всякая шваль замечания делать!
– Возьми тряпку и вымой, дрянь, – заорала Настя,
услышавшая замечание, – живо, ишь, распустила язык! Завтра же велю Сереже
вон гнать нахалку! Тебе деньги за уборку платят, а не за замечания хозяевам.
Внезапно Наташа обозлилась.
– Хозяин тут – господин Лавсанов, – высоко подняв
голову, ответила она, – это он мне дает зарплату, причем очень хорошую, я
служу тут не первый год. А вы кто? У Сергея Григорьевича бабы потоком через
спальню текут. С какой стати мне вас слушаться, сегодня вы есть, а завтра нет!
Свин на секунду замер с открытым ртом, а потом со всего
размаха отвесил Наташе пощечину. Настя, завизжав, тоже накинулась на обидчицу,
но домработница увернулась, убежала и заперлась в своей комнате.
Наружу она вышла лишь на следующее утро, когда утих скандал,
устроенный Настей любовнику. Сергей позвал к себе Наташу и заявил:
– Ты теперь убираешь мой кабинет, спальню, библиотеку и
следишь за гардеробом. Остальное будет делать другая прислуга.
Наташа молча кивнула, а к вечеру в доме появилась тихая,
незаметная Таня Рыкова. Первый месяц Наташа не разговаривала с Таней, а та,
опустив глаза, тенью шмыгала по первому этажу и студии, прислуживая Насте и
убирая за музыкантами. При виде Наташи вторая горничная бледнела и, прошептав:
«Простите», вжималась в стену, стараясь стать практически незаметной.
Было понятно, что новенькая до одури боится Наташу. И еще
она раболепно сгибалась перед Настей, смотрела на Звягинцеву с таким обожанием,
что Наташе стало жаль дурочку. Впрочем, с неменьшим восторгом Таня бросалась
выполнять и указания Лавсанова. Слова «хозяин сказал» она произносила с
благоговением. Вскоре Наташа изменила свое отношение к Тане, поняла, что та
ничего в жизни слаще морковки не ела. А потом Звягинцева начала петь в
концертах, Таня и Наташа стали коротать вечера вдвоем, и Рыкова внезапно
рассказала о себе.
Вот тут Наташе стало ее по-настоящему жаль. Бедная,
затюканная отцом – дебоширом и пьяницей девушка. Наташа сама провела детство
около обнимающейся с бутылкой мамы и знала, что за счастье жить рядом с
алкоголиком.
– Это ужасно, – внезапно вырвалось у меня, –
постоянно находишься в страхе, ждешь, когда ключ в замке повернется, и
задаешься вопросом, какой он явится. Совсем плохой или еще ничего. Это
изматывает хуже скандалов!
– Сама небось с пьяницей живешь, – покачала
головой Наташа, – гони его в шею! Имей в виду, все они захребетники.
Я прижала к груди внезапно онемевшие руки. Похоже, в моей
жизни был опыт тесного общения с алкоголиками. Господи, кажется, постепенно
начинаю узнавать о себе все больше и больше. Я увлекалась детективами, похоже,
обожала Арину Виолову, училась музыке, любила животных, а теперь еще у меня и
выпивоха в анамнезе. Надо спросить у Ирины, кто у нас в роду якшался с
бутылкой: папа или мама?
В общем, жизнь в коттедже постепенно наладилась. Таня
перестала бояться Наташу, а та больше не злилась на Настю, пришлось примириться
и с тем, что малоприятная Звягинцева теперь полноправная хозяйка дома. Только
приезды Свина нарушали статус-кво. В присутствии продюсера Настя делалась
неуправляемой и хамила Наташе по полной программе. Сам же Свин прислугу иначе
чем «эй, ты» и «чмо» не величал. Ему доставляло радость видеть, как
домработница сначала свирепеет, а потом начинает плакать.
Сообразив, что Семен специально обижает ее, Наташа стала
держать себя в руках и на все придирки Свина спокойно отвечала: «Слушаю! Как
изволите! Что пожелаете?»
Теперь уже Свин начинал злиться, натолкнувшись на каменную
стену равнодушия, сквозь которую не проникали брошенные им бранные слова.
Поняв, что сумела переиграть продюсера, Наташа удвоила осторожность и ни разу
не дрогнула, не крикнула, не дала повода пожаловаться на нее Лавсанову. Даже
когда продюсер столкнул локтем со стола стакан с чаем и горячая жидкость
вылилась на ногу Наташе, она не зарыдала. Настя поняла, что Свин переборщил, и
бросилась к прислуге, восклицая:
