– Морда красная, – хихикнула Маня, – это не
собака! Они же не могут изменять цвет лица.
– А кто? – окончательно испугалась я. – Кто
обитает в этих кустах?
Дегтярев и Кеша переглянулись. Потом полковник начал
издавать странные звуки, то ли кашель, то ли всхлипывание. Видно было, что он
старается сохранить на лице серьезность. Но предательская улыбка упорно
поднимала вверх уголки его губ. В конце концов полковник не выдержал и засмеялся
во весь голос. К нему моментально присоединились Аркадий и Маня.
– Кто обитает в этих кустах? – всхлипнул Александр
Михайлович. – Весь белый, лохматый, страшный, с красной мордой?
– Ну да, – напряглась я, – кто? Я испугалась
ужасно, думала, сейчас укусит!
– Это Зайка, – простонал Дегтярев.
В полном обалдении я глянула на Ольгу.
– Ты?
Зая прищурилась.
– Давно пора очки купить! Ну разве можно так орать? И вовсе
у меня лицо не красное!
– Ну, мать, ты даешь, – выдавил из себя Кеша, –
сначала пугало за полковника приняла, потом Заю за волкодава.
– Пугало? – насторожился Дегтярев. – Что ты имеешь
в виду?
Аркашка чуть не зарыдал от хохота.
– Ничего, кроме того, что мать выглянула из окна дома и,
уставившись на жуткого урода, сделанного Иваном из пакета с удобрениями, весьма
долго кричала: «Дегтярев, привет!»
– Глупости, – фыркнул Александр Михайлович.
Я же никак не могла прийти в себя.
– Зайка, что же ты делала в кустах?
Ольга выбралась на дорожку, отряхнула белый халатик,
пригладила торчавшие дыбом волосы, поднялась на террасу и заявила:
– То же самое, что и ты!
– Хватит дурить, – ожил полковник, – не знаю, как
всем, а мне в восемь утра выезжать на работу.
Домочадцы цугом потянулись в дом. Я, шедшая последней, стала
созывать собак:
– Банди, Снап, Черри, Хуч… Сюда!
Но псы, радовавшиеся отличной погоде, не спешили в душный
дом. Ротвейлер залег в траве, Бандюша развалился на раскладушке, стоявшей под
яблоней, Черри мирно храпела в углу террасы, а Хуч рыскал в зарослях
неизвестного растения, высокого, широколистного, которое Маня отчего-то
называла «бамбук».
Услыхав мои надрывные крики, Манюня вернулась назад.
– Оставь их, пусть наслаждаются свежим воздухом, в комнатах
просто нечем дышать.
– Включи посильней кондиционер.
– Мусик, его здесь нет. Поэтому собакам лучше во дворе.
Надоест на улице, сами придут.
– Но надо дверь закрыть!
– Зачем? – пожала плечами Машка. – Ее с полпинка
вышибить можно. Потом, сильно сомневаюсь, что тут бронированные стекла, да и
решеток нет. Глупо загонять животных из сада в помещение, где отсутствует
кислород, только для того, чтобы прикрыть дверь из картона!
Решив послушаться Машку, я оставила стаю в покое и легла.
Неожиданно перед глазами появилась Катя, живая и веселая.
– Как думаешь, – весело блестя глазами, спросила
она, – отчего все вдруг поумирали? Сергей, Анна, я? Да еще сразу,
буквально друг за другом? Ты поторопись отвезти деньги Кларе, вдруг ее тоже
убили!
– Убили? – эхом повторила я. – Кого?
– Нас, – ласково ответила Катя, – про Сережу
знаешь?
– Да.
– Думаешь, это я постаралась?
– Ну… Наверное, ты хотела избавить жениха от мучений.
– А ты расспроси эту Веру, как заплатившая ей женщина
выглядела, – посоветовала мне Катя. – И еще, странно, зачем бы Вере
Аллочке про тетку рассказывать? Ведь она знает, что ее подружка за копеечку
удавится. Нет, наврала Аллочка с три короба, набрехала. Хочешь знать правду?
– Конечно, – кивнула я.
– Вот, читай, я написала письмо.
В ту же секунду Катя как-то странно, слишком часто задышала
и швырнула в мою сторону какой-то предмет. Он пролетел через всю комнату и
шмякнулся мне на лицо, противно-мягкий, чуть влажный. Я заорала и рывком села.
Мои глаза открылись. На какую-то секунду мне стало еще страшней. Вместо
привычной спальни, со стенами, выкрашенными светло-бежевой краской, и с мебелью
из корня оливы, взгляд наткнулся на темное помещение с узким окном, прикрытым
ветхой занавеской. Но уже через секунду я сообразила: мне приснился идиотский
сон, а около меня на кровати сидит возбужденно сопящий Хуч.
Мопс выглядел необычно. Наш Хучик больше всего на свете
любит поесть и поспать. Опустошив мисочку, он, шатаясь, добредает до дивана или
кресла, ставит на мебель передние лапки и ждет, пока кто-нибудь из хозяев
поможет ему закинуть объемистую филейную часть на мягкую лежанку. Оказавшись на
ней, мопс заползает под плед – и все, просим нас не трогать до ужина.
Оживляется он лишь в те дни, когда Жюли переживает дамские неприятности, но и
то не слишком. Если нужно выбирать между любовью и сытной трапезой, то Хуч
предпочтет гастрономические удовольствия. Он очень редко нервничает. Впрочем,
попробуйте сами суетиться с набитым под завязку желудком, посмотрю, как у вас
это получится!
Но сейчас Хуч явно пребывал в ажиотаже. Его гладкая, обычно
плотно прилегающая к спине шубка стояла дыбом, и издали казалось, что мопс
покрыт, словно ежик, иголками. Глаза его возбужденно блестели, уши прижались к
голове, хвост распрямился, а из груди вырывалось раздраженное сопение.
– Кто тебя так напугал, милый? – зевнула я. – Или,
заразившись от хозяйки, ты увидел кошмар?
Хуч положил правую переднюю лапку мне на колени и разразился
серией отрывистых, коротких звуков. Я машинально опустила глаза вниз и заорала:
– Спасите! Скорей! На помощь!
Зая, Машка, Кеша и Дегтярев ворвались в спальню. Девицы были
в халатах, мужчины выглядели более экзотично. Кеша в трусах, с шампуром в
руках, полковник в цветастой хламиде и с пистолетом.
– Что случилось? – кинулась ко мне Машка. – К тебе
в окно влез грабитель?
Я молча тыкала пальцем в одеяло. Маня присмотрелась и с
облегчением воскликнула:
– Это же мышь умершая. Вернее, придушенная. Хучик! Где ты ее
поймал? В «бамбуке»? Ай, молодец, охотник. Мусик, не бойся, она скончалась, Хуч
просто хотел похвастаться перед тобой добычей, правда, милый? Какой хороший
мальчик!
