– А кого вы называете пожилым? – ухмыльнулся Рихт. –
Водителю было примерно лет сорок, пассажиру, похоже, столько же. Но никаких
примет назвать не могу, я их просто не запомнил, самые обычные лица, таких
мужчин много как на улицах Москвы, так и Бонна. Джинсы, куртки, ботинки…
Постойте-ка! Вот как раз сапоги у шофера были примечательные! «Казаки»! С
длинными узкими носами, похоже, то ли красные, то ли бордовые, с огромными
заклепками. Парень еще вылез и пнул ногой помятый бампер, а я подумал:
«Совершенно неподходящая обувь для водителя, ну как он с такими носами жмет на
педали?»
Больше Рихт, как ни старался, вспомнить ничего не мог, и я
ушла от него с тяжелым сердцем. Хороши приметы, по которым придется искать
негодяев! Старая машина «Скорой помощи» и ботинки с узкими носами.
До отлета у меня еще оставалось немного времени, и я
пошаталась по магазинам. В одном приобрела очень симпатичную сумку для Маши, в
другом купила очаровательную собачку-копилку для Зайки. Конечно, я не собираюсь
никому рассказывать, что провела день в Бонне, но ведь в Москве сейчас можно
найти на прилавках все, что угодно!
Обратно я летела, слава богу, рейсом Аэрофлота. Конечно, это
не «Эр Франс» и не «Люфтганза», но все равно лучше, чем «Панкратовские
авиалинии». Надеюсь, пилот тут окажется нормальным! Но, видно, сегодня был не
мой день! Не успела я запихнуть пакет с покупками в багажное отделение, как его
крышка отлетела и пребольно стукнула меня по макушке. Сами понимаете, что такое
начало не предвещало ничего хорошего, и я затаилась в кресле, но от судьбы под
одеялом не спрячешься. Неудачи сыпались на мою голову, как спелые яблоки с
ветвей. Сначала мне не досталось пледа, их успели разобрать другие замерзшие
пассажиры, потом заело такую беленькую штучку на потолке, из которой дует
свежий воздух, затем так же, как утром, отвалился столик для еды. Очередную
оплеуху мадам Неудача отвесила мне во время обеда. Стюардесса, приветливо
спрашивавшая у сидящих вокруг меня пассажиров, что они предпочитают: мясо или
рыбу, грохнула передо мной без всяких предварительных церемоний поднос с
фольговыми лотками.
– Мне рыбу, – робко попросила я.
– Кончилась, – без всякой улыбки заявила девушка.
– Извините, я не ем мясо.
– Ну и где я возьму рыбу? Русским языком же сказала:
кончилась!
Я тяжело вздохнула.
– Так будете есть?
Я кивнула.
– И чего тогда кривлялась, – бормотнула себе под нос девица
и ушла.
Я съела невкусную, жесткую булочку, намазав ее маслом и
джемом, уничтожила кусочек сыра и поковыряла вилкой гарнир. Чай дали индийский,
а я предпочитаю цейлонский. Да еще всем подали аппетитные эклеры, а мне
досталась песочная полоска с кислым джемом.
Чувствуя себя совершенно несчастной, я вытащила из сумочки
детектив и попыталась читать. Но не тут-то было. По проходу начали с диким
визгом носиться разновозрастные дети. Одна из девочек, толстушка лет семи,
столкнула локтем мой стаканчик с чаем. На моих брюках расплылось пятно. Я
возмущенно сказала:
– Хорошо еще, что он остыл, так и обжечься можно!
– Подумаешь, – мигом пошла в атаку мать безобразницы, – это
же ребенок, ему скучно!
– Вы бы хоть сделали девочке замечание, – вздохнула я, видя,
как шалунья с хохотом швыряется корками от мандаринов.
– С какой это стати мне ругать из-за тебя своего ребенка? –
заявила мамаша и, пнув локтем дремавшего рядом муженька, велела: – Папочка,
разберись!
Парень приоткрыл мутные глаза и процедил:
– Пошла на… сейчас в лобешник получишь!
– Вот, – торжествующе заявила хамка, – мой муж вам покажет!
– Это я тебе говорю, – рявкнул на нее мужик, – сиди молчи,
не тарахти, пока не убил, надоела, блин горелый! Не баба, а погремушка! Сколько
раз тебе говорить, кончай звать меня папочкой, сука драная!
Мамаша визгливо зарыдала, ее дочка испугалась и тоже принялась
хныкать.
– Уроды, – процедил любящий муж и отец.
Потом он встал и пошел в хвост самолета. Мне стало неловко,
и я отвернулась. Дети продолжали носиться и орать. Мои глаза закрылись, в
голову полезли невеселые мысли. Господи, все очень плохо! Как найти Олега?
Интересно, сколько людей в Москве носит сапоги-«казаки» красного цвета с
металлическими заклепками? И сколько потрепанных машин с красным крестом
шныряет по улицам Москвы? Похоже, мне придется потратить полжизни, чтобы найти
всех шоферов.
– Господа пассажиры, – внезапно ожило радио, – наш самолет
попал в зону турбулентности, просим всех незамедлительно занять свои места и
пристегнуться ремнями.
Тут же вспыхнуло красным светом табло.
– Просим не передвигаться по салону без крайней надобности,
– не успокаивался динамик, – так как это мешает устойчивости самолета.
Мамаши мигом схватили своих чадушек и пристегнули их к
сиденьям. Я испугалась почти до слез и тихо спросила у соседа, мужчины лет
двадцати пяти, мирно читающего «Биржевые новости»:
– Что такое зона турбулентности? Это очень опасно?
– Фигня, – отмахнулся тот, – просто экипажу надоел шум в
салоне, и пилоты решили припугнуть пассажиров.
Я слегка успокоилась и откинулась в кресле. Что ж! Реакция
людей, управляющих самолетом, понятна, им совсем неохота слушать вопли
разбушевавшихся детей. Не успела я прийти в себя, как в проходе появилась
стюардесса, та самая не слишком любезная девица. Сейчас на ее лице явственно
читалась тревога. Она пошла между рядами кресел, опустив голову. Я
насторожилась: с чего у стюардессы такой похоронный вид?
Девица добралась до моего места, опустилась на корточки,
пошарила по полу руками, отогнула ковровую дорожку и внезапно вскрикнула:
– Боже, это ужасно!
Пальцы ее мелко затряслись.
Я перепугалась окончательно. Все понятно! Произошла поломка!
– Что случилось? – поинтересовалась мать капризной девочки.
Стюардесса подняла на нее полные слез глаза.
– Ничего.
– Как это ничего? – ожил муж тетки. – Чего тогда ревешь?
– Вас не касается, – шмыгнула носом девица и, резво вскочив
на ноги, убежала.
– Странно, однако, – пробормотал сидевший около меня парень,
– что ее так напугало?
