Глава 25
На улице стало чуть прохладней, наверное, оттого, что
солнце, безжалостно светившее с неба, спряталось то ли за дождевые тучи, то ли
за облака смога, колыхавшиеся над Москвой. Часы показывали семь.
Я вытащила пудреницу и посмотрела в зеркальце, так и есть, тушь
размазалась, губная помада стерлась, тональный крем потек. При такой жаре не
следует пользоваться косметикой, но из-за того, что я ничего не ем, мое лицо
приобрело болезненно-серый оттенок. И еще, если не нанести на себя «боевую
раскраску», большинство людей, окинув глазами мои брючки с мишками и футболку с
собачками, мигом спрашивают:
– Деточка, ты чего хочешь?
А с яркой косметикой я все-таки похожу на женщину
маленького роста и тощую, словно килька.
Проехав несколько сотен метров, я увидела вывеску
«Кофе-хаус» и, припарковав «Пежо», вошла внутрь. Меню можно было не изучать.
И так ясно, что заказывать.
– Девочка, ты одна, без родителей? – спросила
подошедшая официантка. – У нас чашечка кофе стоит сто рублей.
Я усмехнулась:
– Деточка желает чай, черный, цейлонский, с лимоном и
сахаром, желательно принести целую сахарницу. Цена не имеет значения, девочка
имеет возможность расплатиться. Кредитки берете?
– Да, – растерянно ответила официантка, –
извольте, но вы такая маленькая, тут темновато, вот и приняла вас за подростка.
– Не вы первая, – мрачно ответила я, – где у вас
туалет?
– По коридору, за гардеробом, – пробормотала она,
усердно протирая столик тряпкой.
Я прошла в дамскую комнату, умылась, вытерла лицо
бумажным полотенцем и стала рисовать себе физиономию умудренной опытом дамы.
Сегодня нужно слегка переборщить с косметикой, иначе никто меня всерьез не
воспримет. Однако у меня от недоедания начал портиться характер. Ну с какой
стати я взъелась на официантку? В зале и впрямь царит полумрак. Слегка
взбодрившись, я вернулась на место, высыпала в чашку полсахарницы и с
наслаждением проглотила чайный сироп, закусив его лимоном. В голове
прояснилось. Что ж, времени терять нельзя. Прямо сейчас поеду к соседке Алисы,
узнаю, куда та отправилась отдыхать, и сама туда съезжу. Или нет! Просто уточню
адрес, а потом приеду к Дегтяреву и все-все ему расскажу.
Я проделала гигантскую работу, выяснила много
интересного, но непосредственно преступника пусть захватывает полковник, я
готова отдать ему лавры победителя, мне не нужны слава и денежная премия, хочу
лишь вызволить Вику из неприятностей.
Алиса жила довольно далеко, в Матвеевском. Покружив между
грязно-серыми блочными домами, я отыскала нужное здание и попала в подъезд.
Соседка Кочетковой оказалась милой женщиной примерно моих
лет, может, чуть постарше.
– Вот, – протянула я ей конверт, – меня из
НИИ ядохимикатов прислали, вам наша заведующая звонила, по поводу
компенсации за отпуск, тут две тысячи для Алисы, пересчитайте, пожалуйста!
– Ой, лучше не надо, – испугалась соседка, – с
чужими деньгами я предпочитаю не связываться, небось еще расписаться за них
заставите!
– Да нет, так велели передать.
– Очень странно, – нахмурилась она, – что у вас за
порядки в бухгалтерии, если так запросто средствами расшвыриваетесь?
– Не знаю, я всего лишь курьер, но мне велено всенепременно
вручить деньги, иначе ругать станут!
– И не просите!
– Ну неужели трудно! Соседка ведь! Или вы в ссоре?
– Мы в нормальных отношениях, – пояснила тетка, –
но не дружим. Здороваемся вежливо, и все. Приезжайте через месяц. Алиса
вернется в июле.
– А куда она поехала?
– Вам зачем? – Тетка проявила бдительность.
– Ну, если это недалеко, в Подмосковье, то туда съезжу, мне
начальство голову открутит, если конверт не вручу.
– Сейчас погляжу, – кивнула соседка, – она где-то
мне записала.
Дверь захлопнулась, я осталась стоять на лестнице, изучая
порванный дерматин. Минуты текли томительно.
Наконец баба высунулась наружу.
– Еле отыскала, деревня Толубеево, лагерь «Вершина».
– Это где такая?
– А понятия не имею, – ответила она, – вроде
Алиса про Киевский вокзал говорила. Точно, вспомнила! Она еще злилась, что надо
на электричку попасть, которая с Киевского рано утром уходит, иначе потом на
автобус не успевает. До этого Толубеева от станции еще хрен знает сколько на
рейсовом колесить.
Дверь снова закрылась. Я вернулась к машине и поехала
домой. Ну что ж, дело, похоже, сделано, после ужина побеседую с Дегтяревым.
Когда я вошла в гостиную, там вовсю спорили.
– Глупости, – вещал Кеша, – есть профессии, где
женщинам просто делать нечего.
– А ну назови! – подпрыгивала Маня.
– Например, в адвокатуре.
– Ты и сказал, – захихикала Маняша, – да их там
полно!
– Правильно, – кивнул Аркадий, – только какой от
баб толк!
– Не неси чушь, – оборвала его Зайка, – женщины
давно освоили все профессии.
– Баба водитель автобуса – это нонсенс, – не сдавался
Кеша.
– Почему? – кипятилась Маня. – Чем мы хуже вас,
скажи на милость?
– Физиология у вас другая, – вздохнул Федор, –
нежное существо не должно переносить на плечах шпалы. Господь задумал нас
разными, уж поверьте, он не дурак.
– Насчет шпал ладно, – кивнула Зайка, – это
тяжело, но при чем тут адвокаты?
– Потому что и мозгов бабам господь отсыпал вполовину
меньше, чем нам, – нагло заявил Аркадий. – И вообще нужно жить
по законам русского языка!
– Какое отношение к теме беседы имеет русский язык? –
подхватила я нить разговора. – Или, по-твоему, нам и разговаривать нельзя?
– Некоторые только и делают, что болтают, – неожиданно
встрял Дегтярев.
Кеша с умилением глянул на полковника, улыбнулся ему и
сказал:
– Сейчас поясню ход моих рассуждений. Вот смотрите,
вспоминаем слова, обозначающие профессию, допустим, он – учитель, она –
учительница. Или актер – актриса. То есть наш язык, сформировавшийся в
незапамятные времена, дает нам понять, что дама с указкой в руке или в парике
на сцене вполне нормальное явление.
– И чего? – не поняла Маня.
