Я пошла назад, добралась до скособоченного домика и обнаружила
над входом роскошную вывеску, огромную, выгравированную на железе, похоже,
выполненную еще в доперестроечное время и абсолютно не сочетавшуюся с
завалившимся сараюшкой: «Московский ордена Ленина научно-исследовательский
институт ядохимикатов»
[4].
Потянув на себя тяжеленную дверь, я очутилась в пустынном,
неожиданно просторном и прохладном холле. Пол покрывал сильно протертый
линолеум, стены «щеголяли» облупившейся краской. Ни охранника, ни вахтера –
грозного пенсионера, ни даже убогой старушки с вязанием на входе не было.
Я пошла по узкому коридору, уходившему в глубь ветхой постройки. Все
попадающиеся на глаза двери были закрыты. НИИ выглядел так, словно пережил
атаку нейтронной бомбы: стены и крыша целы, сотрудники испарились.
Безо всякой надежды на успех я довольно сильно пнула
очередную дверь и чуть не упала. Она резко распахнулась, ударилась о шкаф, в
нем что-то зазвякало… Стоявшая у стола с пробирками тетка вздрогнула и
обернулась.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга, потом женщина
воскликнула:
– Господи, как вы меня напугали! Разве можно так
вламываться!
– Ой, простите, случайно вышло! – стала извиняться
я. – Остальные-то помещения заперты.
– Ничего, – оттаяла сотрудница, – ерунда, ищете
кого? Наши все на обед ушли.
Я изобразила замешательство.
– В общем да, ищу магазин.
Женщина отошла от штатива с пробирками.
– Здесь научно-исследовательский институт, если вам бутик
«Корсар», то он через три дома по левой стороне. Неужели, когда вошли в холл,
вы сразу не поняли, что перед вами не коммерческая точка, а несчастный
умирающий НИИ?
Я улыбнулась:
– Да уж, принять вас за преуспевающее торговое предприятие
весьма сложно.
– Вот именно, – кивнула собеседница, – загнали
науку на помойку, а потом удивляются, отчего с нами в мире считаться перестали.
Как же теперь уважать Россию, если она превратилась в рынок для некачественных
западных поделок? Сердце кровью обливается, когда вижу, чем торгуют! Специально
в магазины «Сад и огород» заглядываю. Выставлено такое, простите за выражение,
дерьмо американское, и по бешеной цене.
– Вот поэтому я и пришла, – перебила ее я.
– Что-то я пока не пойму суть дела.
– Меня зовут Даша Васильева, я преподаватель французского
языка, но сейчас не работаю, живу за городом, занимаюсь садом.
– Очень приятно, – вежливо кивнула сотрудница, –
Лариса Кузнецова, доктор наук, заведую лабораторией.
– Вы так молодо выглядите! – вырвалось у меня. –
И уже профессор.
– Спасибо за комплимент, но мне исполнилось
пятьдесят, – внесла ясность Лариса, однако по ее слегка порозовевшему лицу
стало понятно: ученой приятно, что я отметила ее безукоризненный внешний вид.
– Вы садитесь, – предложила Лариса, пододвигая ко мне
табуретку, выкрашенную белой краской, – и спокойно объясните, в чем дело.
Глава 24
Я умостилась на шаткой, колченогой конструкции и
принялась лихо фантазировать.
Живу одна, с собаками, детей нет, делать мне нечего, на
старость заработала, единственное увлечение, вернее, даже страсть, – это
садоводство. Я готова целыми днями копошиться в земле, чего только не
растет на шести сотках: огурцы, помидоры, вишня, сливы, апельсины…
Выпалив последнее слово, я испугалась, про апельсины это
как-то слишком, но Лариса не выказала никакого изумления. Впрочем, может,
существует декоративный померанец? Я-то совершенно не разбираюсь в растениях,
но делать нечего, надо продолжать.
Цветов на участке море, свободного места просто нет, без
ложной скромности заявлю: мой участок лучший в нашем садово-огородном поселке.
Есть чем гордиться! Но в нынешнем году приключилось настоящее несчастье.
Только-только мой садик зацвел и заколосился, как откуда ни возьмись появились
шеренги, батальоны и роты грызунов. Гадкие мыши жрут все, что видят, кабачки…
– У вас уже и кабачки выросли? – удивилась
Лариса. – В июне?
Я осеклась; а что, когда они появляются на свет? Вот
черт, следовало перед поездкой почитать какой-нибудь справочник, но уже поздно,
надо выкручиваться.
– Нет, конечно, плоды не сформировались, я сказала
«кабачки», имея в виду листья и стволы с ветвями.
– Стволы с ветвями?!
Фу, однако я совсем не разбираюсь в огородничестве – на
чем растут кабачки, а? Ну скажите на милость? Значит, на кустах, а не на
деревьях, вон как Лариса удивилась. Решив не заострять ситуацию, я полетела
дальше:
– Сжирают все, чистая саранча. Я прорыдала неделю,
потому что мышиная армия меня победила. Чем только не прыскала, чего только не
лила в землю, их делается все больше и больше, просто руки опустились! Но вчера
одна из соседок сказала: «Ты, Дашутка, отправляйся в НИИ ядохимикатов, у
них там продают замечательные средства». Вот я и явилась! Сделайте милость,
помогите, гибнет дело жизни!
Закончив пламенную речь, я придала лицу самое разнесчастное
выражение, вытянула вперед руки и замерла в этой позе. Просто живая скорбь, а
не женщина. Если Лариса сейчас не растрогается, то у нее не сердце, а кастрюля
«Цептер» из неспособного помяться металла.
Профессорша вздохнула и внезапно спросила:
– Чаю не хотите? Я в жару всегда горячее пью, очень
тонизирует и, как ни странно, охлаждает.
– Спасибо, – обрадовалась я.
Заведующая включила чайник.
– Насыплю заварку прямо в чашки, ничего?
– Конечно, сама так люблю.
Она вытащила две кружечки, стеклянную банку из-под майонеза,
наполненную сахарным песком, гнутые алюминиевые ложечки и упаковку «Ахмата».
– Мне жаль вас огорчать, – пробормотала она, наливая
кипяток, – но магазина при нашем НИИ не было никогда, мы не торговали
ядами ни в советские времена, ни сейчас. Да и понятно почему, здесь не фабрика,
не производство, а научный центр.
– И ядов у вас нет?
Лариса усмехнулась:
