– А вон она, – сказала та, тыча пальцем в
изображение женщины лет семидесяти с суровым взглядом и плотно сжатым ртом.
Маленькая фотография, похоже, сделанная для документов, была
воткнута за рамку другого снимка, запечатлевшего молодого парня.
– Это она на паспорт фотографировалась, – пояснила
Аня, – меньше трех штук сделать нельзя было, две в милиции забрали, ну а
эта ей досталась. Вот баба Рая себя к дяде Боре и подсунула. Это сын ее, его в
драке давно убили, еще до моего рождения.
Я молча постояла возле снимков, потом подошла к углу,
где висели иконы, и пошарила за божницей. Насколько знаю, старухи любят прятать
там документы.
Пальцы нащупали тоненькую тетрадочку. Я вытащила ее,
открыла и увидела на пожелтевшем от времени листочке в косую линейку пару строк,
сделанных неровным почерком человека, редко берущего в руки перо. «Наталия
Федоровна Самохвалова, Москва, улица Ясная, дом 49, корп. 2, квартира 12».
Скорей всего, это был адрес той самой Наташи, за которую и приняла Вику Анфиса.
То ли дочь, то ли внучка старухи, во всяком случае, единственная родственница,
уж она-то должна знать, был ли в семье серебряный сервиз.
Я осторожно вырвала листок, сунула его в сумку и велела
Ане:
– Пошли, довезу тебя до Истры.
– Да не надо, – стала отмахиваться девушка, – вы же
мне заплатили, на автобусе докачу.
– Не спорь, – сказала я, – тут рядом, не на плечах
же тебя понесу, машина повезет.
– Ну неудобно, – стала ломаться Аня.
Я быстро шагнула вперед, споткнулась о домотканую
дорожку и, естественно, упала.
– Ой, мамочка, – заголосила Аня, – убились!
– Прекрати, – рассердилась я, – ну шлепнулась, с
кем не бывает!
– И сумочка вся высыпалась!
– Сейчас соберу.
– Помогу вам, – Аня кинулась поднимать разлетевшуюся по
комнате косметику, – какая у вас пудреница красивая! Мне бы такую!
– Забирай, – прокряхтела я, ползая по дорожке и
подхватывая всякую ерунду: ключи, расческу, ручку, несколько ирисок, при
взгляде на которые меня вновь затошнило.
– Не жалко?
– Нет, дарю!
– А карандашик зачем? – любопытствовала Аня.
– Это губная помада.
– Да ну? Никогда такой не видела.
Конечно, Анечка небось не посещает салон «Риволи», где я
приобретаю «мазилки».
– Цвет не мой, – горестно заявила Аня, открыв
футлярчик, – светлая больно, мне лиловая к лицу.
Я тактично промолчала. Лиловая так лиловая, не стану
сейчас читать ей лекцию о правильном макияже.
– А это чего за ложечка? – задала очередной вопрос
любопытная девица.
Я всмотрелась в небольшой предмет, лежащий не на
слишком чистой ладошке. Совочек для сахара, ручка украшена орнаментом из
листочков. Моментально перед глазами возникла столовая в коттедже Андрея и
Вика, разливающая чай.
«Классный сервиз, – восторгалась она, – и
масленка, и молочник, и сахарница. Эх, жаль, совочка нет, потерялся!»
«Может, его и не было, – предположил Андрей, – не
расстраивайся, котик».
«Нет, видишь, вот тут в сахарнице выемка, – не
успокаивалась Вика, – как раз для ложечки».
«Ладно, кисик, – обнял жену муж, – купишь совочек,
вот уж это, думаю, не проблема».
Глава 12
Домой я приехала, сжимая в кармане ложечку. Значит, сервиз
все-таки был у бабы Раи, а когда Вика принялась упаковывать свое новое
приобретение, совочек и выпал, он совсем крохотный, угодил на домотканую
дорожку, поэтому не зазвенел. Теперь остается уточнить две вещи. Первая – являлся
ли сервиз семейной реликвией, и вторая – от него ли ложечка? Вдруг она
существовала в единичном варианте и не имела никакого отношения к чайному
набору. Значит, завтра поеду на эту Ясную улицу и попытаюсь отыскать Наташу,
если, конечно, она все еще живет по этому адресу. Хотя, почему бы и нет! Многие
мои подруги за всю свою жизнь ни разу не сменили место жительства, как получили
квартиры, так и обитают в них!
– Мусик, иди ужинать, – позвала Маня.
Я опрометью кинулась в ванную комнату и наклонилась над
унитазом. Рао-вао-сао-мао! Как мне плохо!
– Мусик, ты заболела? – испуганно спросила Маня, глядя,
как я корчусь над «фарфоровым другом».
– Нет, – простонала я, – просто, когда вблизи
появляется еда или кто-нибудь о ней упоминает, меня начинает нечеловечески
тошнить.
– Ляг в кровать, – предложила дочь.
– Вы где? – влетела в ванную Зайка. – Кролик на
столе! Остынет!
Меня снова скрючило, а Машка стала объяснять Ольге, в чем
дело.
– Интересно, – протянула та, – и джинсы с тебя
совсем сваливаются.
Я подхватила штаны, неудержимо съезжавшие с бедер.
– Велики стали.
Зайка убежала, потом вернулась, неся розовые брючки.
– На, переоденься!
Я вылезла из своих «левисов», не расстегивая их,
напялила розовые слаксы и сообщила:
– Тоже велики.
– А мне они малы, – протянула Ольга, – очень
интересно!
Я окинула взором слишком тощие бедра Зайки и пришла в
ужас: это что же получается, я исхудала хуже Ольги? Просто катастрофа.
– Встань на весы, – предложила Маня.
Я покорно взвесилась.
– Сорок два кило! – воскликнула Ольга и заорала: –
Кеша, сюда, скорей!
Спустя пару минут домашние сгрудились у весов.
– Немедленно в постель, – велел Аркадий, – это
дистрофия, принесите ей пирожных с кремом, пусть ест.
Меня снова кинуло к унитазу.
– Зовите Оксану, – приказал Дегтярев, – с
капельницей.
Поднялся дым коромыслом, все забегали, засуетились, вмиг,
словно по мановению волшебной палочки, появилась Оксана со стетоскопом, меня
начали допрашивать, осматривать, щупать, выяснять детали проведенных дней, и
наконец Ксюта заявилась.
– Вам покажется странным мое заявление, но у Даши…
– Ой, – взвизгнула Зайка, – только ничего не
говори! Так, на глазок диагноз не ставят, надо анализы сдать, биопсию, может,
еще и нет ничего в желудке.
