Утром начальника вызвали на КП дивизии. Для этого предстояло пройти по ущелью несколько километров и подняться на горную вершину. Зам начпо попрощался с каждым солдатом и офицером, крепко пожал руку Ивану.
— Товарищ капитан, кто будет сопровождать меня? — спросил у командира Жонкин.
— А замполит и проводит. Пойдет вместе с первым взводом, — ответил, улыбаясь, ротный.
Всю дорогу по извилистому пересохшему руслу реки, прыгая с камня на камень, подполковник инструктировал и наставлял меня. Но делал он это добродушно, с пониманием.
С хребта спустился взвод разведчиков во главе с лейтенантом Кузьминским. Заместитель начпо поздоровался с офицером, и пошол наверх. На вопросы Острогина: «Что, показали пленные, которых мы поймали? Сказали где склады?» — Витя Кузьминский, ухмыльнувшись, ответил, что почти ничего. Один замерз, а другой пошел пописать и сорвался в пропасть.
— Как замерз? — удивился я. — Жарко ведь?
— А на камнях спать холодно, — пошутил Виктор. — Ха-ха-ха! А если честно, то они не хотели разговаривать. Пришлось первому воткнуть струну в печень. Заговорил, но не с нами, а с Аллахом. Следов допроса от струны не остается, но очень больно. Крови нет, дырочка малюсенькая, но терпеть просто невыносимо. Слабый оказался, не выдержал. Второму — провод от аккумулятора присоединили к «головке», и крутанули ручку телефонного аппарата. Заговорил, но неразборчиво. Вырвался и побежал помочиться. Оступился и долго-долго летел, размахивая клешнями. Не повезло бедняге. Люди не птицы, летать не дано.
— Витя, а без пыток нельзя? Разве можно издеваться над пленными? — удивился я.
— Чудак, кто же сам, добровольно расскажет. Да ты еще трупы наших замученных бойцов не видел. Увидишь — перестанешь удивляться, — сердито ответил разведчик и полез вверх, догонять взвод.
* * *
— Черт, как в Азии все противно и непонятно! — вздохнул Серж, лежа за валуном и глядя в небо.
Мы решили подождать, прикрывая группу, пока разведка доберется до вершины. Чтоб начальство видело нашу неустанную заботу.
— Эх, жизнь-судьба! И зачем я здесь? Взял из Германии добровольно поехал в Афган. Только потому, что перед ребятами неудобно. Я с немцами пиво пью, а многие мои друзья воюют. Вот и выбрал этот солнцепек. А тут стрельба, убийства, пытки. А еще пыль, мошки, мухи, скорпионы. Черт бы их побрал, насекомых!
— Серж, мне кажется, ты случайный человек в армии! — усмехнулся я. — Не твое это дело — военная служба.
— Угадал. Если в Афгане карьера не сдвинется с мертвой точки, уйду из армии. К черту! Война, Никифор, — единственный шанс служебного роста при отсутствии блата и протекции.
— Я тоже приехал, чтоб никто не попрекал, будто я в тылу отсиживался. На войне служба «в гору не пойдет», уйду на гражданку. Связей у меня нет, да и не службист я.
— Никифор, не переживай, все будет у нас хорошо. Вон, посмотри, Жонкин как будто и не гнусный мужик, а стал заместителем начальника политотдела. Случаются еще исключения из правил.
* * *
Теперь это исключение из правил — Жонкин нелепо погиб…
* * *
Вместо рейда в «зеленку» около Мирбачакота я оказался на совещании политработников в дивизии. Впервые батальон воюет, а я сижу в штабе и протираю штаны на стуле. Вначале было выступление инструктора спецпропаганды, затем Балалаечник учил учету и списанию телевизоров и радиоприемников. Далее прибыл Севастьянов и накинулся на нас с упреками. Досталось трем майорам и капитану. Затем начальник политотдела стал задавать каверзные вопросы о происшествиях, преступлениях, неуставных взаимоотношениях, о потерях.
Один из майоров в конце доклада на вопрос Севостьянова о перестройке сообщил: в дивизионе перестроилось десять офицеров, что составляет пятьдесят процентов.
— А у вас сколько перестроилось, товарищ майор? — ласково обратился Аркадий Михайлович к сидящему впереди крупному майору-танкисту.
— Из восемнадцати офицеров — двенадцать! — бодро доложил тот.
— Хорошо, хорошо… — нахмурился полковник и ткнул пальцем в меня. — Что скажете, товарищ старший лейтенант? Перестроились?
Я растерялся от неожиданности: глупость-то какая! ЦК КПСС объявил о перестройке, и за полгода мы должны проделать то, не зная что. Даже высокое руководство не может объяснить, что конкретно мы должны сделать. Перестройка и все.
— В первом батальоне работа по перестройке стиля руководства началась. Но перестроившихся нет, и я не готов пока что перестроиться. Мы из боевых на боевые. Нам не до этого. Как раньше пили, так, конечно, уже никто не пьянствует, но если кто-то из товарищей погиб или награду, звание обмыть надо — случается. Я сам орден и звание согласно воинской традиции обмывал. Неуставные взаимоотношения встречаются реже, но не искоренены. Есть проблемы в межнациональных вопросах. Проблемы с оформлением наградных, штабы пачками их обратно возвращают…
Я не успел закончить свой рассказ о том, что накипело, как полковник подскочил ко мне. Вместо ожидаемого с холодком в груди разноса «шеф» обнял меня и воскликнул:
— Люблю я этого парня! За искренность, смелость! Ну не в бровь, а в глаз сказал! Некогда перестраиваться! Я и сам, честно скажу, еще не до конца перестроил стиль работы, а вы уже трещите о процентах! Халтурщики! Стыдно, товарищи политработники! Берите пример с молодежи! Они — наше будущее, наша смена! — Сказав это, полковник Севастьянов троекратно облобызал меня и, похлопав по спине, уселся, широко улыбаясь в центре зала.
Сзади кто-то негромко произнес:
— Конечно, хорошо ему говорить об отсутствии перестройки! Только назначили на батальон, к Герою представили… Все как с гуся вода. А тут полгода до замены и пять лет в должности замполита батальона.
Я растерянно сидел и молчал. Не такой реакции ожидал я от руководства. Думал, что будет скандал. Я живо представлял себе, как разгневанный полковник возмущенно кричит, брызгает слюной, топает ногами в ответ на мое выступление. Но такого результата…
* * *
С хорошим настроением я ехал в полк после двухдневных сборов. Наш БТР, на котором политработники возвращались в Кабул, догнал на въезде в город полковую колонну. Хорошо, что рейд не затянулся.
В полку меня ждало трагическое известие. Погиб Витька Свекольников.
— Вовка! О чем ты говоришь? Как так разбился и упал в кяриз! Ты что с ума сошел? Как Витька оказался в колодце? — орал я на Сбитнева, схватив его за х/б и тряся из стороны в сторону.
— Никифор, отстань! Я виноват! Не уберегли! Глупо получилось, у самого в голове не укладывается, — растерянно оправдывался Сбитнев.
— Товарищ старший лейтенант! Докладывайте по порядку и внятно! — нахмурился комбат. — Он еще вчера узнал о гибели солдата, но управление батальона находилось далеко от первой роты, и понять, что случилось на самом деле, ему было трудно.
