— Теперь будете работать на меня, — без обиняков заявил ему Торнхил. — Продолжайте делать то, что делали, до тех пор, пока моя сеть не станет крепче стали. И тогда вы отойдёте в сторону, чистенький, как младенец, и в игру вступлю я.
— Меня упекут в тюрьму, — возразил Бьюканан. — И никакие прежние заслуги мне не зачтутся.
Торнхил, как вспомнил теперь Бьюканан, проявил признаки лёгкого раздражения:
— Простите, если выразился не совсем ясно. На кону не тюрьма. На кону ваша жизнь. Вам остаётся работать на меня или расстаться с жизнью.
Бьюканан побледнел, но все ещё не сдавался:
— Государственный служащий угрожает мне убийством?
— Я особый государственный служащий. Я работаю в экстремальных обстоятельствах. И это оправдывает многие мои поступки.
— Мой ответ тот же. Нет.
— Вы говорите и за Фейт Локхарт? Или мне следует проконсультироваться с ней?
Эти слова произвели на Бьюканана впечатление разорвавшейся бомбы. Он понял: Роберт Торнхил не шутит. В манерах, внешности и речах этого джентльмена не было и намёка на шутку. И если порой он произносил нечто вроде: «Извините, но ничего не поделаешь», то на следующий день ты мог расстаться с жизнью. Торнхил очень осторожный, целеустремлённый, сосредоточенный и безжалостный человек. Так тогда подумал о нем Бьюканан. И ему пришлось пойти на сделку. С одной целью — спасти Фейт.
Теперь Бьюканан отчётливо видел подоплёку всех мер предосторожности, принимаемых Торнхилом. ФБР следило за ним. Что ж, они делали только свою работу. Бьюканан сомневался, что ФБР вливалось в команду Торнхила, когда дело доходило до тайных операций. Впрочем, у каждого есть ахиллесова пята. Поняв, что Бьюканан очень дорожит Фейт Локхарт, он теперь давил на него. Бьюканан уже давно пытался отыскать слабое место Торнхила.
Он развернулся в кресле и посмотрел на картину, висевшую на стене библиотеки. Портрет маслом — мать и дитя. Лет восемьдесят он провисел в каком-то частном музее. И, как выяснилось позже, принадлежал кисти одного из мастеров Ренессанса, впрочем, не слишком известного. Здесь мать выглядела защитницей, а её младенец — слабым и уязвимым. Изумительные краски, искусно выписанные лица, отблеск света на кисти руки матери, придававший особую изысканность и достоверность образу, — все это завораживало любого, кто хоть раз видел картину. Нежный изгиб пальчика, сияние глаз — каждый мазок кистью, каждая деталь выглядели необычайно живо. Казалось, ощущение живости и достоверности усилилось за четыреста лет.
Вот пример идеальной обоюдной любви, ничто не могло осложнить её или поставить под сомнение. На одном, самом примитивном уровне, простая биологическая связь. На другом — явление, осенённое Божественным прикосновением. Эта картина была одним из самых ценных приобретений Бьюканана. К сожалению, скоро придётся её продать. Да и весь дом, возможно, тоже. Деньги у Бьюканана кончались, их катастрофически не хватало даже на оплату услуг удалившихся от дел чиновников. Иногда Бьюканан испытывал угрызения совести — из-за того, что до сих пор не расстался с этой картиной. Ведь продав её, он поможет стольким людям. Но созерцание её приносило ему покой и утешение. В этом было что-то возвышенное. Да, эгоизм, конечно, причём в самом чистом виде, но ничто не доставляло Бьюканану большего наслаждения.
Впрочем, в такой момент это лишалось смысла. Ему пришёл конец, это ясно. Он понимал: Торнхил ни за что не позволит ему выйти сухим из воды. Никаких иллюзий насчёт того, что и люди его будут жить счастливо и спокойно на пенсии, Бьюканан не питал. Все они — его рабы и должны только ждать. И этот человек из ЦРУ, несмотря на любезность и даже утончённость манер, всего лишь шпион. А кто такие шпионы, как не самые завзятые лжецы? Однако Бьюканан надеялся подкрепить соглашение с ним при помощи своих карманных политиков. И то, что обещал Торнхил в ответ на помощь, Бьюканан непременно получит, нравится им это или нет.
Отблески пламени, играющие в камине, осветили лицо женщины на картине, и Бьюканану показалось, что он видит перед собой Фейт Локхарт. Такое случалось с ним не впервые. Взгляд его скользнул по полным губам, которые казались то чувственными, то капризно надутыми, в зависимости от освещения. Продолговатое лицо с тонкими чертами, волосы золотистые, а не каштаново-рыжие. Хотя если свет падает под определённым углом, они почти такие же, как у Фейт. И ещё глаза, от которых невозможно оторваться. Зрачок левого глаза слегка смещён, и это придаёт особую выразительность и глубину взгляду. И этот же недостаток словно наделяет женщину на картине властью видеть насквозь всех и каждого.
Первую встречу с Фейт он запомнил в мельчайших деталях. Выпускница колледжа, она ворвалась в его жизнь с энтузиазмом новообращённой миссионерки, готовой устремиться на помощь всему миру. В каком-то смысле Фейт была ещё сырым, незрелым материалом; поразительно наивная во многих отношениях, она знать не знала о том, как живут в Вашингтоне. И тем не менее, Фейт умела приковать к себе внимание, стоило ей появиться в комнате. Ну просто кинозвезда. Она была смешлива, но тут же, без всякого перехода, становилась очень серьёзной. Фейт умела польстить любому, гладила человека по голове, впиваясь в него мёртвой хваткой. Она незаметно и ненавязчиво добивалась всего, что считала нужным. Поговорив с ней минут пять, Бьюканан понял: в этой женщине есть все качества, необходимые для процветания в жизни. Первый месяц работы показал, что он не ошибся. Фейт усердно исполняла все его задания, трудилась, не зная усталости, вникала в суть дела, приводила игроков на поле в такое состояние, когда ими можно было вертеть, как заблагорассудится. И даже шла дальше. Фейт знала, что нужно каждому конкретному человеку, чтобы уйти с чувством победителя. Сжечь мосты в этом городе означало, что тебе уже не выжить. Рано или поздно понадобится помощь, а память у жителей этого столичного города особенно долгая. Упорная и живучая, как росомаха, Фейт терпела одно поражение за другим на многих фронтах, но не отступалась, пока не достигала победы. Таких, как она, Бьюканан ещё никогда не встречал. Они были вместе пятнадцать лет, дольше, чем многие супружеские пары. Фейт стала его семьёй. Той самой дочерью, тем ребёнком, иметь которого Бьюканан некогда отказался. И что теперь? Как ему защитить свою маленькую девочку?
Под мерный шелест дождя по крыше и завывание ветра в старой каминной трубе Бьюканан забыл о том, что его ждёт машина, забыл о самолёте, обо всех своих проблемах. Он не сводил глаз с портрета, на котором мягко играли блики догорающего пламени. Но завораживало его вовсе не произведение великого мастера.
Фейт не предавала его. Что бы ни говорил ему Торнхил, он в это никогда не поверит. Но теперь Фейт под подозрением у Торнхила, а это означает, что она в смертельной опасности. Бьюканан не сводил глаз с полотна.
— Беги, Фейт, беги, уноси ноги как можно быстрее, — еле слышно пробормотал он. И в голосе его слышалось отчаяние отца, видящего, как страшная смерть гонится по пятам за его ребёнком. Перед лицом матери-защитницы на полотне Бьюканан чувствовал себя ещё более бессильным.
Глава 12
Брук Рейнольдс сидела в своём арендованном офисе, который находился примерно в десяти кварталах от здания оперативного отдела ФБР в Вашингтоне. Бюро иногда снимало такие офисы для своих агентов, занятых особо сложными и тайными расследованиями. Если бы такого агента подслушали где-нибудь в кафетерии или в коридоре, это привело бы к катастрофическим последствиям. Все дела, которыми занималось подразделение, выявлявшее случаи коррупции в среде госслужащих, носили весьма деликатный характер. «Клиентами» этого подразделения были вовсе не грабители банков в масках и с пушками наготове. Об этих людях часто писали на первых полосах газет, их часто показывали в телевизионных новостях, где они давали интервью.
