– Черная, как ворона, – подхватила Арина Яковлевна, – я
видела ее сто раз.
– Тогда почему «крыса белобрысая»?
– Не знаю, – пробормотала Кира, – так Варвара Степановна
кричала.
– Нянечка на работе?
– Конечно.
– Можете ее позвать?
Кира и Арина Яковлевна переглянулись.
– А в чем, собственно говоря, дело? – церемонно
поинтересовалась заведующая.
Я без всякой улыбки ответила:
– Хозяйка красного «Мерседеса» подозревается в убийстве.
Извините, не представилась, следователь Дарья Васильева.
Секунду женщины молча смотрели на меня, потом Кира радостно
взвизгнула:
– И ее могут посадить?
– Да, если я правильно размотаю дело, а для этого требуется
поговорить с нянечкой.
– Сейчас, – подскочила Кира, – мигом приведу, только не
уходите.
Минуты не прошло, как она вернулась в медпункт, таща за
собой маленькую, кругленькую, уютную старушку с лицом, похожим на печеное
яблоко.
– Здрасте, – бормотнула Варвара Степановна, – это вы из
органов?
Я кивнула.
– И что эта, из «Мерседеса», сделала? – полюбопытничала
старушка.
– В интересах следствия я не имею права разглашать
информацию.
– Ну хоть ее посадят? – с радостной надеждой воскликнула
Кира.
– Если сумею собрать нужные доказательства, хозяйке красного
«Мерседеса» придется туго, – бодро соврала я.
– Ща Варвара Степановна все припомнит! – оживилась Кира. – У
нее память как у слона.
– Это вы о чем толкуете, никак в ум не возьму, –
насторожилась старушка.
Я решила взять инициативу в свои руки.
– Помните тот день, когда испуганный внезапно сработавшей
сигнализацией Леша свалился в припадке?
– Летом это было, – кивнула нянечка, – в самую жару, просто
Эфиопия, а не Москва. Сноха моя по всей квартире тазы расставила, это ее
научили так делать в Сирии, она там с первым мужем жила. Тот ее супруг…
Понимая, что бабушка сейчас утечет мыслями совсем в другом
направлении, я прервала ее воспоминания.
– Значит, заревел гудок…
– Нет, – покачала головой Варвара Степановна, – он так
противно взвыл, как сирена…
– Дальше.
– Леша и забился.
– Что же было потом?
– Да ничего, – развела руками старушка, – «Скорую» вызвали.
– А куда «Мерседес» подевался?
– Уехал.
– Ты еще в него кубиками кидаться стала и орать: «Крыса
белобрысая», – влезла в разговор Кира.
Варвара Степановна смутилась:
– Было дело. Руки сами за игрушки схватились. Некрасиво,
конечно, но очень уж я разозлилась.
– Почему же вы обозвали даму, сидевшую в машине, белобрысой?
– задала я главный вопрос.
– Так она и была такой белесенькой, – сказала Варвара
Степановна.
– Вот тут ты напутала, – покачала головой Кира, – «мерин»
другой принадлежит, чернявой, противной, головешка, а не женщина.
– Да? – растерялась нянечка. – Ну ты небось лучше меня
знаешь.
Я обозлилась и строго велела Арине Яковлевне и Кире:
– Оставьте нас вдвоем.
Заведующая потянула медсестру за руку:
– Пошли.
Кира с явной неохотой повиновалась. Не успела за ними закрыться
дверь, как я налетела на Варвару Степановну:
– Ну-ка, опишите эту «крысу».
– Уж теперь и не помню, – нянечка с сомнением покачала
головой, – вон Кира говорит…
– Плевать на Киру, она ничего не знает! Расскажите, что сами
видели.
– Ну, – забубнила Варвара Степановна, – молодая совсем,
волосы длинные, светлые, она их в косу заплела, я еще подумала, что теперь
такую прическу никто не носит. Носик махонький, аккуратный, чуть вверх торчал.
Юбочка на ней была коротенькая, светлая, прямо до пупа, все ноги наружу… Вот!
Еще повязка!
– Где? – подскочила я.
– На щиколотке, – припомнила нянечка, – может, чуть повыше,
туфельки на каблуках. Красивая девка. Я в окно высунулась и давай кубиками в
нее швырять, только толку? Сели и уехали себе.
– Их двое было? – уточнила я.
– Парень за рулем сидел, здоровый такой.
– Ты про мишку-то расскажи, – донеслось из-за двери.
Это Кира, решив подслушать, о чем мы разговариваем в ее
отсутствие, не утерпела и раскрыла рот.
– Верно, – оживилась нянечка, – точно! Вот что значит мозги
свежие, все Кирка помнит, у меня напрочь из головы вылетело.
– Что за мишка? – в нетерпении воскликнула я.
– Обождите секундочку, – подхватилась Варвара Степановна, –
сейчас покажу!
Спустя несколько минут в моей руке оказался небольшой,
отчего-то увесистый, прехорошенький плюшевый мишка-панда. На бело-черной
мордочке были пришиты синие бусинки глаз, передние лапки держали красное
сердечко, задние торчали в разные стороны. Я машинально повертела игрушку. Она
была набита не мягким поролоном и не кучей мелких шариков, а какими-то
странными палочками или крохотными лопатами, потому что мои пальцы нащупали
нечто длинное, заканчивающееся плоским разветвлением.
– У нее на спине «молния», – снова ожила за дверью Кира, – а
внутри ключи лежат.
Я нащупала замочек и дернула его вниз, раскрылось небольшое
отверстие. Внутри и правда нашлось несколько ключиков. Один, похоже, сейфовый,
два «английских» и совсем крохотный и плоский, вероятней всего, от почтового
ящика.
– И какое отношение панда имеет к этой истории? – напряглась
я.
Варвара Степановна хмыкнула.
– Кубики-то я во двор пошвыряла, пришлось идти их подбирать.
Стала игрушки в пакет засовывать – смотрю, мишка лежит, еще засомневалась: вроде
у нас такого не было, но все равно прихватила. А уж в садике мы ключи нашли и
поняли: эта белобрысая потеряла.
