Ладно, пусть Лика изменила своим привычкам и влезла в
стринги, но за каким чертом надевать эту действительно не слишком комфортную,
на мой взгляд, модель под широкую юбку? Стринги оправданы в сочетании с брюками
или обтягивающим платьем. Вот тогда понятно, зачем мучиться. Вам просто не
хочется, чтобы под тонкой, плотно прилегающей к телу одеждой проступали валики
и складки, но под «солнце-клеш» можно надеть что угодно, и Ликуся со
стопроцентной вероятностью нацепила бы трикотажные плавочки, она их обожает, такие
самые простые, беленькие, без кружев, оборочек и цветочков.
– Как вы делаете снимки? – налетела я на Савелия Петровича.
Дедушка молча ткнул пальцем в дорогой фотоаппарат «Canon»,
лежащий на буфете. Я уставилась на прибор. Да уж, живет на крохотную пенсию в
квартире, где давно требуется ремонт, сидит на продавленном стуле, ест на
колченогом столе, а купил одну из самых роскошных моделей, выпускаемых для
профессионалов.
– Почему вы не показали фото судье?
– А меня никто о нем не спрашивал, – гадко ухмыльнулся
Савелий Петрович, – да и зачем? Девку я сразу узнал: белобрысая, нос вздернут,
глаза голубые.
– Откуда знаете про цвет глаз? Их на снимке не видно.
– Так они должны быть светлыми, – безапелляционно заявил
Савелий Петрович, – какими же другими? Девчонка светлая, глаза голубые.
Я чуть не стукнула его кулаком по крысиной мордочке. Хорош
свидетель, на основании показаний которого Ликуся загремела за решетку!
– И платье опознал, – не замечая моего негодования, мирно
говорил дальше Савелий Петрович, – меня следователь к столу подвел и одежу
показал. Много всего лежало, но я сразу на правильное указал, уж больно
приметное, такое не перепутаешь.
Я опять уставилась на снимок. Согласна, сарафан Ликин, но на
фото запечатлена не моя подруга.
– Отдайте снимок!
– Пятьсот долларов, – мигом отозвался Савелий.
– С ума сошел.
– Ты поосторожней, – приосанился старичок, – я ветеран
войны!
И тут у меня, как говорит Машка, снесло крышу. Я вскочила на
ноги и уцепила мерзкого старикашку за грязный воротничок давно не стиранной
рубашки.
– Ты похотливый козел, – заорала я, одной рукой тряся деда,
а другой выдирая из альбома снимок, – мерзкий, грязный идиот, который отправил
на зону ни в чем не повинного человека!
– Эй, эй, эй, – забубнил Савелий, пытаясь вывернуться, – ща
милицию позову.
Я отпустила сальный воротник, сунула фотокарточку в сумку и
пошла к двери. Старик остался сидеть, очевидно, он решил, что в случае драки
перевес окажется на моей стороне.
Выскочив на лестничную клетку, я изо всей силы шарахнула
дверью о косяк, спустилась вниз, открыла багажник, добыла оттуда бутылку водки,
которую вожу с собой на всякий случай, и вылила «Русский стандарт» на руки.
Было противно браться за руль «Пежо», не продезинфицировав ладони.
Закончив процедуру, я подняла голову. В одном из окон
последнего этажа что-то бликовало. Савелий Петрович наблюдал за мной в бинокль.
Не сумев удержаться, я сначала показала ему язык, а потом погрозила кулаком, но
блики не исчезли. Ах так, ну погоди! Я вытащила из бардачка блокнот и написала
записку: «Уважаемые жильцы! Савелий Петрович, жилец из сто двадцать второй
квартиры, обладатель высококачественной оптики, сделал коллекцию ваших
фотографий самого интимного свойства. Кто хочет получить свои снимки, может
сегодня подняться к нему в квартиру, альбом лежит в комнате, в шкафу». Потом,
налепив дацзыбао на стену около лифта, уехала прочь.
Глава 15
Злая донельзя, я отыскала кафе, заказала себе чашечку чая с
лимоном и принялась раздумывать над сложившейся ситуацией.
Значит, на набережной стояла не Малика Юсуповна. Но она
разъезжает по Москве на красном «мерсе» с непростым номерным знаком, и утром
семнадцатого июля она была возле метро «Спортивная», где засунула в свою
роскошную тачку потерявшую сознание Лику. И о чем это говорит? Да об очень
простых вещах, но сначала следует выяснить, кто был на площади, где Ася
торговала кока-колой: Малика Юсуповна или таинственная незнакомка с
забинтованной ногой?
Опрокинув в себя чай, я понеслась к подземке, надеясь, что
Никита стоит со своим книжным лотком на площади.
Бывший однокашник оказался на месте.
– О, Дашка! – обрадовался он. – Пошли пожрем.
При воспоминании о клейких пельменях с начинкой из плохо
провернутых бычьих жил меня передернуло.
– Тут есть другое место для еды?
Никита кивнул:
– Полно всего, но там дорого.
– Пошли, я угощаю.
– У богатых свои причуды, – хихикнул Никита, – мне и
пельмени хороши.
Но я привела его в «Сбарро» и купила пиццу.
– Какими судьбами опять в наших краях? – поинтересовался
Никитка и вцепился зубами в угощение. – Оо, вкуснотища зверская!
Пока он, восторгаясь, глотал огромные куски теста, покрытые
мясом, помидорами и расплавленным сыром, я вытащила из сумочки обе фотографии и
положила перед ним.
– Это кто? – удивился Никита, вытирая губы. – Какие ножки,
загляденье!
Мужчины все-таки странные существа, вместо того чтобы
обратить внимание на лицо или волосы, рассматривают ноги.
– И попка классная, – продолжал Никита.
– Ты лучше скажи, кто из них запихивал в «Мерседес» Лику?
– Кого?
– Ну ту тетку, что потеряла сознание на площади!
Никита принялся вглядываться в снимки.
– У беленькой-то лица практически не видно, – сказал он в
конце концов, – одни ноги, но она больше похожа на ту бабенку с красным
кабриолетом. Вот то, что черная не она, – это точно. Та блондинкой была
молоденькой, хорошенькой, в белой юбочке, и ножки похожи, стройные, в
босоножках, щиколотка завязана. Уж не знаю, она или нет, но похожа.
Я вскочила:
– Спасибо.
– Эй, ты куда? – удивился Никитка. – А кофе?
– Пей без меня, – ответила я и побежала к «Пежо».
Выходит, Малика Юсуповна тут ни при чем, но она определенно
знает, как зовут симпатичную блондиночку. Скорей всего, это кто-то из ее
близких подружек, попросивших на денек машину.
