– Салат, – принялась перечислять я, – свиную отбивную с
картошкой, хотел еще пирожок слопать, но не успел, падучая скрутила. Скажите,
его можно вылечить или он уже навсегда таким останется?
Александр Михайлович застонал и закрыл глаза.
– Сделайте что-нибудь! – возмутилась Зайка. – Человеку
плохо. Может, он сейчас умрет, а вы про еду расспрашиваете.
– Кто вам сказал про эпилепсию? – спросил доктор, изучая
полковника. – Вот уж глупость! Что он проглотил?
– Рассказала уже, – я пришла в негодование, – салат,
эскалоп…
– Да нет, – отмахнулся доктор, – я сразу же спросил: что
это?
Его указательный палец с аккуратно стриженным ногтем уперся
в пачку таблеток, лежащую на столе, возле прибора Дегтярева.
– Лекарство от кашля.
– Какое?
– Ну, не помню название, самое простое, абсолютно
безвредное…
– Ага, – бодро сказал терапевт, повертел в руках упаковку и
заявил: – Ясненько! Ванная комната в доме имеется?
– Четыре штуки, – ответила Зайка, – вы хотите принять душ?
Право же, сейчас не время.
– Давай, Олег, готовь промывание желудка, – спокойно велел
эскулап.
– Зачем? – завопила Маня. – У дяди Саши эпилепсия, а на
примере обезьяны я знаю, что лечить ее надо совсем иными методами!
Полковник, открывший было глаза, мигом закрыл их и издал
такой жуткий звук, нечто среднее между стоном и воплем, что Хучик, до недавнего
времени мирно спавший на диване, сел и завыл, словно волк на луну.
– Вона, – театральным шепотом просвистела Ирка, роняя
кухонное полотенце, – вона как! Собаки всегда смерть чуют!
И она начала креститься.
– Очень уж ты умная, – недовольно скривился доктор, глядя на
Маню, – все про обезьян и эпилепсию знаешь. Ну-ка, прочитай, что на упаковке
написано.
Маруська схватила пачку.
– «Гидропирит, только для наружного применения».
– Сухая перекись водорода! – закричала Зайка. – Ну ни фига
себе!
– Вот почему пена лезет, – подхватил Кешка, – а ты завела:
эпилепсия, эпилепсия!
– И зачем вы ему дали внутрь средство, которым бабы волосы
осветляют? – ехидно поинтересовался терапевт. – Конечно, насмерть отравить
подобной штукой нельзя, но промывание желудка тоже неприятная вещь.
– Хотели полковника от кашля избавить, – пробормотала я.
– Как ты могла перепутать! – ринулась на меня Зайка.
Я развела руками:
– Случайно, упаковки похожи.
– С ума сойти, – не успокаивалась Ольга, – разве ты не
прочитала название лекарства?
– Нет, – удрученно ответила я.
– Отвратительная безответственность, – кипела Зайка, глядя,
как полковника ведут в ванную, – а если бы ты всунула ему цианистый калий, что
тогда?
– У меня его нет, – пискнула я.
– Надеюсь, у матери в аптечке нет и стрихнина, – не упустил
своего Кеша, – или яда, которым травят садовых грызунов.
– Отстаньте от мусечки, – встала на мою защиту Маня, – она
же хотела как лучше.
– А получилось как всегда, – немедленно закончила Ольга.
– Уж ты бы молчала! – взвилась Маруська. – Кто зимой всучил
Митиной вместо супрастина кошачий контрасекс?
Я попыталась не расхохотаться. Действительно, пару месяцев
назад к нам пришла хозяйка соседнего коттеджа и попросила таблеточку от
аллергии. Зайка, как всегда, торопившаяся на работу, выдала Лене Митиной
средство, которым мы потчуем Фифину и Клеопатру, чтобы наши киски не носились
по поселку в поисках кавалеров. Самое интересное, что Лена, проглотив
лекарство, избавилась почти мгновенно от насморка, кашля и других признаков
сенной лихорадки. Так что Заюшка не имеет никакого права сейчас демонстрировать
благородное негодование.
– Но ведь Дегтярев перестал кашлять! – вырвалось у меня.
Зайка фыркнула и убежала, Маня понеслась за ней.
– Ну ты даешь, – протянул Кеша.
Боясь, что он сейчас начнет меня ругать, я решила быстро
перевести разговор на другую тему и, повернувшись к незнакомому мужчине,
сказала:
– Очень неловко получилось, но мне неизвестно ваше имя.
Кстати, я – Даша.
Дядька, сидевший доселе тихо, словно мышка, если уместно
сравнение стокилограммовой и двухметровой туши с мелким грызуном, ответил
густым басом:
– Здрассти. Ковров. Григорий Ковров, можно просто Гриша.
И он протянул мне огромную, словно лопата, ладонь. Я
осторожно пожала ее, и тут его слова окончательно дошли до моего мозга. Ковров!
– Погодите, – забубнила я, – так вы, того, штанишки в
«Детском мире» сперли?
Гриша кивнул и уставился в пол.
– Ты, Григорий, – фальшиво бодрым тоном воскликнул Кеша, –
иди с Ирой, она тебе комнату покажет!
Человек-гора молча повиновался. Когда он исчез в коридоре,
Кеша повернулся ко мне:
– Ну, мать! Так нельзя!
– Как?
– «Штанишки сперли»!
– Но он же их украл или я не поняла чего?
– Каждый может ошибиться.
– Так ты говорил, что Ковров профессиональный вор.
– Он просто несчастный человек, который все время вляпывался
в идиотские ситуации, – вздохнул Кеша. – Рос без родителей, в пятнадцать лет
попал к уголовникам. В двадцать решил завязать, да опять в тюрьмищу загремел по
глупости. Нанялся одному мужику вещи из грузовика в машину поднимать, да по
ошибке прихватил портфель другого дядьки, который на лавке у подъезда сидел.
Тот крик поднял, милицию вызвал, Гриша давай объяснять, что к чему, дескать,
отнес в чужую квартиру. Только менты документы потребовали, а у парня в кармане
не паспорт, а справка об освобождении. Отсидел ни за что, вышел, потолкался по
разным местам, на работу нигде не берут, стал бомжевать и украл в магазине с
голодухи два батона. Новый срок получил, отмотал, и тут опять случился грех:
замерз, как цуцик, вот и стащил брюки. У бедняги никаких родственников, ни
денег, ни жилья, ни работы, ни паспорта…
– А к нам ты его зачем приволок? – только и смогла вымолвить
я.
