– Была, ее теперь нет. Раиса умерла, родилась Александра, я
переломила карму…
Я подняла руки.
– Дорогуша, давай без глупостей по поводу судьбы, кармы и
астральных двойников. Отвечай: кто эта женщина, что заявилась в наш дом под
именем Кутеповой?
– Понятия не имею.
– Не ври.
– Правда не знаю, в первый раз увидела ее в Ложкине.
– Почему же не изобличила обманщицу?
Саша откинула тонкое одеяло, сунула ноги в уродские тапки из
клеенки и спросила:
– И каким образом я могла это сделать?
– Сказать, что Раиса Кутепова – ты.
Саша ухмыльнулась.
– Интересное предложение, я уже много лет Александра и не
собиралась раскрываться. Хотя сейчас, после смерти Лизы, мне уже все равно.
Пыталась похоронить прошлое из-за дочери, чтобы она не чувствовала себя
ребенком преступницы, ради Лизоньки…
– Вот что, – прервала я Сашу, – немедленно рассказывай, как
обстояло дело в действительности, или прямо сейчас я вызываю сюда Дегтярева.
Боюсь, Александр Михайлович не станет с тобой церемониться!
Внезапно Саша улыбнулась, спокойно, без тени страха.
– Знаешь, теперь, когда Лизы нет, мне, ей-богу, все по фигу,
хоть ты сюда все МВД приведи.
На секунду я опешила, Саша тем временем продолжала:
– Но тебе я все расскажу, знаешь почему?
– И почему же? – осторожно поинтересовалась я.
Саша села повыше в подушках.
– Наивная ты, добрая без меры и, прости, глуповатая. Веришь
всем, думаешь, вокруг люди на тебя похожи, ан нет, другие мы, хитрые. Честно
говоря, очень ты мне задачу упростила…
– Какую? – Я перестала что-либо понимать.
– Дай-ка сигаретку, – попросила Саша.
– Ты же не куришь!
– Еще как дымлю.
– Но у нас дома ни разу…
– Из-за Лизочки, не хотела девочке дурной пример подавать. Я
больше жизни ее любила.
Внезапно я поверила ей, да, похоже, Саша ради дочери была
способна на все. Если вы курите, то поймете, как тяжело прикидываться, что
никогда не брали сигареты в руки.
– Рождение Лизочки разделило мою жизнь, – тихо начала Саша,
– на две части: до и после. До – я наделала много ошибок.
Я спокойно выслушала уже известную мне информацию про
торговлю продуктами и Василия, выпавшего из окна. Правда, в пересказе Саши она
звучала слегка иначе, чем из уст Калистраты Егоровны и Марка Михайловича.
Сейчас Рая-Саша уверяла, что идея обманывать несчастных
стариков целиком и полностью принадлежала Василию. Рая ничего плохого не
подозревала, просто расфасовывала принесенную любовником крупу по пакетам и
даже пыталась ее перебирать, отмывала от плесени колбасу, чистила масло.
– Говорила ему, что продукты плохие, а он только
отмахивался, дескать, пенсионеры и таким рады будут, стоят-де копейки, как раз
им по карману, – вздыхала Рая-Саша.
И с пятого этажа Василий сам выпал, влез на подоконник
босыми ногами, поскользнулся и был таков. Всем ясно, что произошел несчастный
случай, только милиционерам виноватый понадобился, и им сделали Сашеньку, уж
извините, чтобы не путаться, стану называть ее этим именем.
– Денег не было заплатить, – пояснила она, – вот и получила
больше большего, десять лет дали, бабы в камере прямо ахнули, как услышали.
Круче трешки никто не ждал, видно же, что дело белыми нитками шито.
Сашу отправили в лагерь, и первое время ей пришлось совсем
плохо, но потом начал навещать сестру Родион.
– Он меня не бросил, порядочный очень, – рассказывала Саша,
– даже не ругал, просто жалел.
Многие женщины, чтобы улучшить свое положение в местах
заключения, беременеют. Казалось бы, в сугубо бабском коллективе такое
невозможно. Но это лишь на первый взгляд. На зоне полно мужчин, охранники, отрядные,
врачи, слесарь… Естественно, они не имеют права общаться с зэчками как с
женщинами, но жизнь берет свое.
Будущая мать мгновенно получает льготы. Ее не будят в шесть
утра, освобождают от тяжелой работы, выписывают дополнительное питание… Кое-кто
ухитряется на все девять месяцев улечься в больницу, где кайфует на койке почти
в санаторных условиях. Да и потом, после появления на свет младенца,
женщина-мать ведет совсем иной образ жизни, нежели ее товарки по бараку.
К сожалению, дети, рожденные в неволе, абсолютно не нужны
своим матерям. Чаще всего они до года живут в колонии, а потом их отправляют в
детские дома. И, если на зоне бабы хоть изредка да наведываются к детишкам, то,
оказавшись на воле, совершенно про них забывают. Да и не радуют их лишние рты,
не собирались они всю жизнь опекать отпрысков, просто хотели облегчить свою
участь. Очень редко из зэчек получаются хорошие матери.
Сашенька принадлежала к уникальному меньшинству. Она
переспала с потным охранником из тех же соображений, что и другие бабы, но
когда в больнице ей показали кулек, из которого торчала сморщенная, красная
мордашка, сердце Саши перевернулось. В мгновение ока из безалаберной девицы с
криминальными задатками она превратилась в образцово-показательную, совершенно
сумасшедшую мамашу, готовую ради дочки на все.
Теперь она просила у Родиона не сигарет, чая и сахара для
себя, а ползуночки, распашонки и детские смеси для Лизочки. Вес передачи для
заключенного в лагере строго ограничен. И Сашенька писала в письмах:
«Родя, у меня все есть, не клади тушенку, обойдусь, лучше
купи Лизочке чернослив, у нас животик плохо работает».
Начальник колонии ставил Сашу в пример всем женщинам, врач и
медсестра, приглядывавшая за детьми, не уставали повторять:
– Эх, кабы все такие были…
Быстро пролетел первый год, Лизочка, купавшаяся в
материнской любви, очень отличалась от остальных, заброшенных детей. Она
бегала, начала говорить, показывала пальчиком глазки, носик, ротик, ушки,
понимала абсолютно все и уморительно «делала ежика». Услышав вопрос: «Ну-ка,
кто в лесу живет?» – девочка смешно морщилась и громко фыркала.
При виде этого зрелища не оставалось равнодушных. Даже смотрящая
зоны мужеподобная бабища по кличке Федор и то иногда заходила в детский барак,
выуживала из кармана мятую карамельку, сдувала с нее табачные крошки и,
протянув девочке, басила:
