Со стороны бараков раздался гулкий металлический удар. Солдаты, как по команде, поглядели в ту сторону. Что же, ребята, это прибавит вам уверенности!
На самом деле места, покинутые людьми, ещё долгое время продолжают жить своей жизнью. Изготовленные человеком предметы под действием сил природы постоянно издают разные звуки, отличные от натуральных. Проволока «поёт» под ветром или нагретая солнцем, пустые бочки из-под горючего хлопают, как барабаны, неплотно приколоченные доски жалобно скрипят, как плачущие вдалеке дети… Именно отсюда, наверное, и происходят легенды о призраках покинутых строений. А где же ещё водиться призракам, как не в заброшенном концентрационном лагере, где голодом, холодом и непосильным трудом уморили не одну сотню человек, завалив их тела камнями на склоне?
Скорее всего, Егор учитывал и эту деталь, когда предложил устроить засаду спецназу на Янранае. Не знаю, на что он рассчитывал – на помощь призраков или просто на общий фактор неуверенности, который испытывают люди, оказавшись в таком месте. Но он был прав. Первобытный психолог, блин.
К сожалению, нас в любом случае оставалось пятеро против семи. И даже если всё пройдёт по плану, двое солдат останутся боеспособны после гибели основного отряда. А в том, что каждый из них в открытом бою способен справиться с нами со всеми, я даже не сомневался. Так же как и в том, что каждый из них может самостоятельно справиться с поставленной перед отрядом задачей.
И здесь я в который раз, уже перед лицом смертельной опасности, не смог не съехидничать. Вот если бы их хозяева не увлеклись масштабным планированием, бросили бы на наши поиски не полноценное отделение, а двух, максимум трёх человек, не говоря уж об одиночке, – вот тут наши шансы стремительно бы упали. Дело в том, что при каждом манёвре большой группе его нужно истолковать, все его должны усвоить, кроме того, вероятность всякого мелкого непонимания в толпе больше трёх человек увеличивается в разы. Почти наверняка группа эта имеет и связь с внешним миром. А связь с внешним миром – это и доклад по начальству четыре раза в сутки, и получение от оного начальства ценных указаний. А это всё – время, стоянки, лишнее толковище – время, которое даёт противнику, то есть нам, возможность рассредоточиться, перегруппироваться, принять дополнительные решения. И в конце концов увеличивает шансы на выигрыш для сил, состоящих из людей, привыкших полагаться только на себя.
Ничего не поделаешь, издержки социальной организации.
«Боевой монстр» тем временем закончил осмотр местности и махнул рукой. От группы отделились два человека, они также надвинули на лоб очки ночного видения и полезли в кусты.
«Ага, ночные очки надели!» – с удовлетворением подумал я. «П’гавильное ’гешение, а’гхип’гавильное, даже так можно сказать». Ветки стланика будут бить по окулярам, сыпаться в манжеты, засорять оптику. В то же время ещё достаточно светло, и видимость на расстоянии в три-четыре метра без всякой оптики была вполне удовлетворительна. «Ночные глаза» – дополнительный фактор усталости, и мне оставалось лишь молиться, чтобы перед решающими действиями их надели все.
На преодоление кустарника у передовых бойцов ушло около получаса. За это время стемнело уже солидно, и установился очень типичный для севера сумеречный баланс, когда все предметы силуэтно могут просматриваться метров до пятидесяти, но не далее. Этот баланс нарушится только после трёх ночи, когда небо снова посереет, подсвечиваясь лучами поднимающегося солнца, и очертания будут скрадываться общим серым цветом, время самой плохой видимости северных ночей.
Охранение устроилось под стланиковыми кустами всего в какой-то сотне метров от меня. Осмотревшись и отдышавшись, они махнули руками – и вся остальная группа двинулась в заросли.
Шума они производили, на удивление, немного, но тем не менее тренированное ухо должно было их услышать даже возле костра. Правда, сам я надеялся, что Витькин костёр трещит вовсю – не меньше проламывающейся через кусты солдатни, – потому что для успеха нашего плана ему необходимо было поддерживать максимальный огонь.
Наконец солдаты собрались в кружок и принялись обсуждать, как им поступить в дальнейшем. Я без труда уловил негромкий бубнеж.
«Не спят ещё…», «Ярко горит…», «Подойдём, посмотрим…», «Железные, что ли, какие» – и обычный набор солдатского мата, который неизбежным фоном сопровождает любые армейские разговоры. А затем… случилось чудо!
Практически не рассыпавшись, группа двинулась вверх, к гребню увала, и я увидел, что практически все бойцы надели очки ночного видения!
«Йес!»
Я приподнялся над землёй, вложив карабин в плечо и взяв на мушку предполагаемого командира. Сигнал должен был подать Егор – он лучше знал возможности своих ребят, а также то, как они расположились в засаде. И едва я заслышал кашель взлетевшей кедровки, как трижды выстрелил в плотно стоящую середину группы. И мгновенно прикрыл глаза, чтобы не ослепнуть от вспыхнувшего за кустами оранжевого пламени взрыва…
Костёр, в который Виктор вылил полный чайник бензина для примуса, полыхнул буквально до небес и ослепил на некоторое время солдат спецназа, глядевших в его сторону через приборы ночного видения. Правда, это касалось только тех, кто на то время ещё оставался жив. Одновременно с окончанием птичьего крика из кустов стланика, словно призраки из могил, выросло несколько низкорослых фигур и раздались глухие шлепки выстрелов малокалиберных винтовок, тут же перекрытые грохотом моего карабина. Двое солдат качнулись вперёд и кинулись через гребень холма, справедливо полагая, что оказались прямо посередине засады. Одного из них пробили тремя пулями пастухи на бегу, а другой успел прямо сквозь ещё не осевшее пламя подбежать к Виктору и уставить ему в грудь ствол автомата…
Виктор
Я сидел у костра и из всех сил стремился не пропустить нужного сигнала. Сперва совершенно бесшумно исчез Зим, затем наверху, в подтверждение плана, вякнула кедровка. Мгла сгущалась, и я с огромным трудом заставлял себя не глядеть наверх, чтобы ни в коем случае не выдать перед посторонними наблюдателями своей тревоги.
«То, что ты должен сделать, – важнейшая часть плана, – повторял мне Зим. – Жизнь каждого из нас зависит всего от одного твоего движения – как вовремя ты его сделаешь».
Для любого постороннего наблюдателя, Зим спал рядом, возле костра – так, по крайней мере, демонстрировала кукла, мастерски изготовленная из камней и корней стланика и прикрытая спальным мешком.
Шло время. Чувства мои обострились до предела. Я слышал, пожалуй, не только писк полёвок, которые грызли прошлогодние кедровые орехи под кустом в десяти метрах от меня, но даже, пожалуй, движение муравьёв на нагретых жаром костра камнях. В зарослях позади меня шевельнула крыльями и перепорхнула с места на место какая-то птица – и моя рука чуть не метнулась к чайнику с горючим.
И вдруг всё стихло. Наступила абсолютная тишина, которая, как мне уже рассказывали Зим и ламуты, наступает только тогда, когда в спокойный, занятый своими делами мир вступает совершенно смертельная угроза – такая, как вооружённые люди или призрак из мрака. Не стало слышно ни мышей под корнями, ни муравьёв под камнем. Из мрака, нависшего над освещённым склоном, на меня уставились несколько враждебных пар глаз. Я их не мог видеть, но я физически чувствовал, как они, словно лучи невидимых фонариков, ощупывают каждую складку моей одежды, стоящую у костра кружку, очертания спального мешка и мою руку, которая уже легла на проволочную дужку чайника.
