Собеседница хмыкнула:
– Подумаешь, мигрень, я с артритом на службу хожу, и ничего,
а Тамара Павловна в кроватку укладывается!
Злобная тетка разонравилась мне окончательно, и я весьма
сурово сказала:
– Короче, при чем тут мигрень?
– Дайте сказать!
– Давай быстрей, недосуг с тобой лясы точить!
– Тамара Павловна, если заболеет, вместо себя зятя
присылает, он и работает в директорской ложе, ясно?
– И никто не знает? – удивилась я.
– Почему? Начальство в курсе. Ей разрешают, говорю же,
Тамарка подлиза, вечно всем улыбается и кланяется, вот ей и идут навстречу да
еще жалеют: «Ах, ах, дорогая, вы так страдаете», – с невероятной злобой в
голосе воскликнула гардеробщица, – а стоило мне бюллетень взять, тут же
позвонили и заявили: «Галина Феоктистовна, или работать выходите, или
увольняйтесь». Тут одни сволочи.
Я побарабанила пальцами по омерзительно липкой столешнице.
Люди, как правило, относятся к нам так, как мы к ним относимся, поэтому
неудивительно, что приветливую Тамару Павловну любят, а злобную Галину
Феоктистовну ненавидят.
– У вас есть телефон капельдинерши из директорской ложи?
Галина Феоктистовна покачала головой.
– Она в Подмосковье живет.
– Адрес знаете?
Гардеробщица ухмыльнулась:
– Сто долларов.
Вообще-то я довольно легко расстаюсь с деньгами, но сейчас
просто посинела от злости.
– Я уже заплатила!
– За рассказ, не за адрес.
– Он мне не нужен. Небось ваша Тамара Павловна вечером на
работе будет.
– Вот и нет, она в отпуске, только в середине октября
появится, – торжествующе заявила Галина Феоктистовна.
Мне очень, просто очень не хотелось давать деньги противной
бабе, но, похоже, делать нечего. Следующая бумажка перекочевала из моего
бумажника в цепкие пальчики Галины Феоктистовны.
– Аракелово, – сказала она.
– Что? – не поняла я.
– Сядете в поезд на Казанском вокзале, остановка называется
Аракелово, это близко, – пояснила гардеробщица, – прямо совсем рядом.
– Улица и номер дома?
– Не знаю.
– Послушай, – взвилась я, – не жидковаты ли сведения за сто
американских долларов, а?
– Могу описать, как топать от станции, впрочем, идти там и
некуда. Как сошли с поезда, тут же магистраль потянется, ее дом первый, ворота
ярко-синей краской покрашены, не спутаете.
– Точно знаете? Откуда?
Галина Феоктистовна изобразила нечто, напоминающее улыбку,
так, наверное, выглядит довольная гиена.
– Не сомневайтесь! Была у нее недавно в гостях, она меня к
себе позвала на выходные, в конце августа, решила из себя помещицу изобразить!
Подошла ко мне и фальшиво так заявила: «Ну и жара в этом году, хорошо, что мы в
пригороде живем, а ты, Галочка, небось на выходные на дачу поедешь?» – «Откуда
у меня дача, – буркнула неприветливая гардеробщица, – денег не накопила!»
Галина Феоктистовна помолчала и добавила:
– Так она подошла опять, через полчасика, и заявила:
«Галиночка, мы с Карочкой, – это она дочь так по-идиотски назвала, Карина, –
ждем тебя в гости, поехали, не стесняйся, дом большой, места хватит, подышишь
два денечка озоном, овощи свои покушаешь, чисто санаторий». Вот какая
противная, надумала меня своим богатством унизить!
Внезапно мне стало жаль исходящую злобой Галину
Феоктистовну. Несчастная, так ненавидит всех вокруг, наверное, ей очень тяжело
жить!
Глава 26
Неведомое Аракелово оказалось буквально в двух шагах от
Москвы. Когда электричка, лязгая и нещадно громыхая, умчалась прочь, я увидела
невдалеке ленту Кольцевой автодороги. Но все же это был уже пригород, перед
глазами простирался негустой лесок, в котором терялся ряд домов, вернее,
бревенчатых избушек, среди которых, словно великан между карликов, возвышался
роскошный особняк из красного кирпича, больше похожий на замок Синей Бороды,
чем на жилище мирного селянина. Но мне было не туда. Противная Галина
Феоктистовна не обманула. Почти впритык к платформе находились ярко-голубые ворота,
на которых висело объявление.
Я подошла поближе и пробежалась глазами по тексту: «Во дворе
собака, громко лает, но не кусается, не бойтесь, заходите».
Рука сама собой толкнула калитку, открылся широкий двор,
засаженный буйно цветущими астрами. По дорожке, выложенной битым кирпичом,
неслась большая пестрая собака, издавая оглушительные звуки. Я сначала
попятилась, но потом, вспомнив объявление, сказала:
– Ну и зачем так кричать?
Псина села и уставилась на меня круглыми карими глазами. Я
усмехнулась: занятный гибрид. Обычно в дворняжках можно четко различить две
породы, так сказать, папину и мамину кровь. Но здесь был намешан целый
коктейль. Большая крупнолобая черная голова с висячими ушами и мощной челюстью
явно принадлежала ротвейлеру. А вот лапы, неожиданно тонкие, элегантные,
«балетные», перешли от дога, туловище, покрытое мелкими рыжевато-бежевыми
завитками, говорило о присутствии в роду эрдельтерьеров, а уж хвост, огромная
метла черно-белого цвета, достался неизвестно от кого. Первый раз встречаю у
собаки подобное продолжение позвоночника, может, одна из бабушек у этого
кобелька была персидской кошкой?
– Гав, гав, гав, – продолжал заливаться эрделедогоротвейлер.
– А ну прекрати, Дик, – донеслось из глубины участка.
На дорожке показалась полноватая женщина лет шестидесяти,
одетая в рваный халат и калоши. Очевидно, хозяйка копалась в огороде. Вытирая
испачканные руки о тряпку, Тамара Павловна спокойно улыбнулась:
– Идите, не бойтесь. Дик громкий, орет так, что электричку
не слышно, но никого в жизни не укусил.
Не успела она договорить, как у меня под ногами затряслась
земля, потом послышался резкий гудок, грохот, деревья, стоящие в саду, задрожали,
а Дик принялся носиться по дорожке, истошно лая.
– Что это? – ошеломленно спросила я.
– Так электричка, – совершенно спокойно ответила Тамара
Павловна, – около станции живем, да привыкли уже, только собака каждый раз
бесится, прямо жалко его!
