– Что вы, – замахала руками Лия Михайловна, – еще поработать
придется, да вы любой тридцатилетней фору дадите.
Роза Михайловна покраснела от удовольствия. Простоватая
старушка, не избалованная вниманием и комплиментами, показалась мне более
подходящим объектом для расспросов, чем хитро улыбающаяся Лия Михайловна,
поэтому я быстро сказала:
– Можно мне с вами поговорить?
– Конечно, – ответила бабуся, – пойдемте на мое рабочее
место.
Меня отвели к вешалкам, посадили на высокий стул с
темно-красной, слегка вытертой бархатной обивкой и вывалили на голову массу
сведений. Роза Михайловна трепетно относилась к своей профессии, считала себя
приближенной к миру музыки. Нынешние зрители ей решительно не нравились.
– Раньше, – журчала старушка, – дамы приходили в вечерних
платьях, переобували туфельки, красота смотреть! А теперь в джинсах!
Представляете? В чем на огороде рылись, в том и заявились музыку слушать!
Кошмар, никакого трепета! Ужасно! А мужчины? Еще хуже! Брюки мятые, в руках
пиво! Один такой мне все непочатую бутылку совал и требовал: «Спрячьте в
гардероб, после концерта выпью».
– Зато у вас капельдинеры прекрасно одеты, – влезла я в
рассказ, – и мужчины, и женщины в костюмах, очень хорошо смотрятся.
Роза Михайловна недоуменно глянула на меня.
– Действительно, все в форме, только мужчин у нас нет. За
порядком следят лишь женщины.
– Да? А вот я была недавно в директорской ложе, и мне
мужчина принес воды, сказал, что служитель.
Роза Михайловна рассмеялась:
– Вы женщина молодая, интересная, вот к вам и решил
привязаться кавалер! Наверное, рассчитывал познакомиться! У нас работают лишь
лица женского пола, в зале я имею в виду. Есть рабочие, но они со слушателями
не пересекаются. Нет, это просто к вам ухажер пристраивался.
– Маловероятно, – пробормотала я, – он сказал, что служит
капельдинером.
– Нет, милая, – улыбнулась Роза Михайловна, – совершенно
невозможная вещь. Просто вы вышли из зала…
– Я сидела в директорской ложе!
– Тем более! Там уже много лет Тамара Павловна хозяйничает!
– Значит, мужчин нет?
– Нет.
– Совсем?
– Совершенно.
Я замолчала. Потом, чтобы не вызывать у милой Розы
Михайловны лишних подозрений, задала ей пару совершенно ненужных вопросов и,
закончив изображать из себя журналистку, пошла к двери.
На улице неожиданно похолодало, да и пора бы осени вступить
в свои права, сентябрь скоро закончится. Дрожа в слишком тоненькой курточке, я
направилась было к метро, но тут сзади раздалось:
– Эй, девушка, погодите!
Я обернулась, ко мне торопилась худенькая, изможденная
женщина.
– Во сколько оцените информацию о мужчине, который работает
в ложе директора? – без всяких церемоний поинтересовалась она.
Я слегка растерялась и в ту же секунду узнала тетку. Она
сидела на стуле в гардеробе недалеко от того места, где мы разговаривали с
Розой Михайловной.
– Так как? – нетерпеливо повторила бабенка. – Стоят,
по-вашему, эти сведения денег? И сколько дадите?
Я огляделась вокруг, увидела в двух шагах вывеску «Кафе» и
велела:
– Пошли, не на улице же торговаться.
Втиснувшись за маленький столик с липкой пластмассовой
столешницей, я поинтересовалась:
– Ну, говорите!
– Сначала деньги, – не дрогнула тетка.
– За что?
– За рассказ. Насколько я поняла, вам этот мужчина очень
нужен.
– С чего вы решили такую глупость?
Гардеробщица скривилась:
– Только не надо считать себя умней всех. Роза Михайловна
кретинка, вот и приняла за чистую монету басенку о газете. Но я-то знаю, что
мы, гардеробщицы, никому не нужны. Короче, выкладывайте сто долларов, и я все
рассказываю.
Я посмотрела на ее хитрое, мелкое, крысиное личико с
поджатыми губами, затем вытащила зеленую купюру и положила на столик. Мерзкая
баба мигом схватила бумажку и сказала:
– Слушайте. В директорской ложе хозяйничает Тамара Павловна,
та еще штучка. Хитрая до невозможности. Стоит кому из начальства появиться,
прямо медовой лужей растекается. Все-то у нее под рукой: щетка, иголка, нитки,
анальгин… Противно смотреть! Естественно, на чаевые рассчитывает! И ведь дают!
Да небось неплохие! И дочь у нее в шубе ходит! Зять недавно купил!
Я неожиданно рассердилась. Незнакомая мне Тамара Павловна
просто пытается выжить, вот и старается изо всех сил. Впрочем, на чаевые,
которые ей, скорей всего, нечасто перепадают от посетителей директорской ложи,
особо не разбежишься. Шубу на эти медные копейки явно не купить.
– Ну и что? – возмутилась я. – Мужу приятно одевать жену.
При чем тут мужчина, который работает капельдинером, а? Деньги взяла, давай
говори по делу, нечего мне все сплетни намешивать!
Гардеробщица сжала губы в нитку:
– Так о нем и речь! Тамара Павловна болеть стала, уходить бы
со сладкого местечка пра, но неохота дармовых денежек лишаться, вот и
цепляется за место зубами. Мигрень у нее случается, слыхали про такую болячку?
Я кивнула. К сожалению, очень хорошо знаю, что это такое. Женщины,
которым в висок раз в месяц словно вонзается толстая палка, меня поймут.
Мигрень – это не просто головная боль, а целый клубок отвратительных ощущений:
зрительных, вкусовых, обонятельных. Лежишь в кровати и безуспешно пытаешься
заснуть, а в левой стороне черепа, словно ворочается нечто, инородное, тяжелое,
давящее. Перед глазами плавают разноцветные круги, в носу стойко поселяется
запах гнилого мяса, в ушах гудит, ноги и руки отказываются повиноваться, а сна
все нет и нет. А вам то холодно, то жарко… и тошнит. Каких только лекарств не
пила я, чтобы купировать приступ, начну перечислять – страницы не хватит. Но,
слопав все, что предлагает современная фармакологическая промышленность, пришла
к неутешительному выводу: не помогает ничего. Теперь просто падаю в кровать,
закрываюсь одеялом и терпеливо жду сутки, по счастью, у меня приступ длится
двадцать четыре часа и посещает, зараза, только раз в полгода. А ведь бывают
несчастные, мучающиеся по несколько дней и ночей, да еще каждый месяц.
– Мигрень – это ужасно, – с чувством сказала я.
