Туманов тоже требовательно посмотрел на командира. Влюбленные поняли его взгляд, обреченно замерли, забыв про одежды.
— Не надо, — вновь попросила девушка, но теперь она уже просила не о том, чтобы ее не насиловали, а чтобы не убивали.
— И что с вами делать? — откровенно признался в своем бессилии Заремба, стараясь не встречаться взглядом с Тумановым.
— Отпустите, — попросил парень.
— Небось, из банды, — усмехнулся капитан, заранее зная обратный ответ.
— Нет, я не воюю. Мы скоро поженимся.
— Он не воюет, нет, — заступилась за друга и девушка. И подтвердила: — У нас скоро свадьба.
— Кого поддерживает село?
— Н… никого, — честно признался парень. — Сами по себе. Со всеми мирно.
— А чего же не воюешь вместе с остальными? — продолжал дотошно допытываться пограничник, пытаясь поймать того на неточности и избавиться от угрызений совести перед предстоящим убийством.
— Не пошел. Не хочу. Мясом откупаюсь, барашками.
— Ага, значит, помогаешь боевикам, — нашел-таки оправдание капитан и снова посмотрел на Зарембу.
А тот смотрел на девушку. Та смущенно прятала за спину лифчик и одергивала блузку: одеваться под взглядом незнакомца оказалось труднее, чем раздеваться. Выглядела она лет на семнадцать-восемнадцать, по-горянски была смугла, глазаста. Неужели и девушки хотят, чтобы взбесившиеся от собственной независимости и значимости мужики загнали их в семнадцатый век, в паранджу и бесправие?
— Одевайся, — разрешил двигаться и парню. — Пойдете пока с нами.
— Да-да, — согласился тот. Зато девушка, более бесхитростная или более смелая, поинтересовалась:
— А куда?
— До Моздока, конечно, мы вас не потянем, но пару километров пройдете. На всякий случай, чтобы шума не поднимали.
— Мы не… — начал парень, но Туманов одним движением автомата заставил его замолчать.
— Возьмитесь за руки и следуйте за мной. Гена, — опять перешел Заремба на никому не нужную конспирацию. — При малейшей попытке бежать стреляй на поражение.
— Есть, — с удовольствием согласился с приказом капитан. Не думали, что придется столь скоро покидать приютившие их развалины. А тут не только от воюющих сторон покоя нет, но и от влюбленных. Где теперь прятаться? Где тот уголок в районе, куда не заглянет ни одна собака? И воды не набрали…
Шли медленно, все по тому же оврагу выбираясь к лесополосе. Но сколько раз она может выручать? Да и не выручит. Хотя бы потому, что сама продувается насквозь ветрами, просматривается насквозь взглядом, простреливается навылет любым выстрелом. В лесополосе спасения нет…
— Все, — остановился Заремба. Как ни плавно передергивал Туманов затвор, а металл клацнул, заставив чеченцев вздрогнуть и сжаться. Передернутый затвор под слово «Все» — это в самом деле все.
Однако решимости и решительности в действиях командира капитан по-прежнему не увидел. Неужели пример с Вахой недостаточен: ехали бы сами за рулем, уже пересекли бы границу с Ингушетией. А отпустить чеченцев — это пустить по своему следу гончих псов. Непротивление злу насилием? Снова толстовщина…
Заремба, наоборот, думал о Туманове. Вдруг отыскал, высветил в чехарде всякой всячины тот основной штрих, из-за которого он с самого первого раза все же не очень возжелал иметь рядом пограничника — тот показался ему чересчур агрессивным. Если лично он настрелялся в своей жизни вволю, то Туманов лишь начинает это делать. Ему укажи на врага и дай в руки оружие — и он станет мстить. Беспощадно и в какой-то степени справедливо. За свою передвинутую заставу, за прошедшую, оказавшуюся глупой, жизнь. За поруганную — в первую очередь высшими чиновниками и государственными мужами — Родину. Собственные семейные неурядицы. Тем более нет нужды жалеть чеченцев, которые копят злобу к его товарищам по оружию и всегда готовы пустить в ход свое.
… Но разница между начинающим войну и ее заканчивающим — как раз в десятках загубленных жизней. Подчас невинных…
— Бегите домой, чтобы пятки сверкали, — отпустил влюбленных подполковник.
Те недоверчиво, не спуская глаз с автоматов, попятились. А когда капитан сделал неосторожное движение, сердечки у них оборвались и они окаменели.
— Я сказал, бегите, — повторил Заремба.
Третьего раза не потребовалось. Схватившись за руки, парень и девушка бросились к редким огонькам поселка. К продолжению жизни и любви.
— А ты не скажешь, зачем нам вообще автоматы? Просто таскать и пугать кошек? — поинтересовался Туманов. — Ты веришь в их благородство и надеешься, что они никому ничего не скажут?
— Нет, не надеюсь. И надо уносить ноги, если хотим, чтобы они нас еще носили по грешной земле.
— Благородно, конечно, но глупо. И когда они тебе или мне станут вспарывать живот или отрубать голову, не забудем вспомнить этот миг.
— Надо уходить.
— Куда? «Спереди застава, сзади западня», — песенку такую слыхал?
— Слыхал. И сто раз проходил ее на практике… А уходить… Пересекаем трассу и в обход села — снова к блокпосту.
— Ты что-то забыл сказать Приходько?
— Думаю, да.
— Что?
— Помнишь солдата, что лежал около сгоревших машин? Надо похоронить.
Сказал, конечно, о первом вспомнившемся, но в то же время именно с этим и согласился: раз не забывается, если сидит в подсознании, то все едино отыскалось бы. И мучило бы потом всю жизнь. Очень хорошо, что вспомнился непохороненный солдат…
— Знаешь, это не ты не хотел меня брать с собой, — вдруг снова вспомнил Балашиху капитан. — Это я не хотел с тобой идти. Что-то чувствовал в тебе надломленное. Извини, но это так.
Зарембе, который сам несколько минут назад думал что-то подобное о Туманове, оказалось неприятным это признание вслух. Не желая усугублять конфликт, первым тронулся с места:
— Надо спешить. Трогаемся.
— Пошли, — не стал спорить и Туманов. Свое слово он сказал, прекрасно в то же время понимая, что им суждено ради спасения держаться только вместе. Это потом, в России, можно разойтись в разные стороны и больше никогда не касаться друг друга. Но в Россию надо выйти…
Едва успели перебежать трассу и начать обход поселка, как около развалин послышался собачий лай, голоса людей, замелькали фонарики. Туманов скосил глаза на командира: а я о чем говорил? Заремба, кажется, в глубине души надеялся, что ничего подобного не произойдет, и правота пограничника откровенно удручила его. Впрочем, почему должны доверять ему люди, которые боятся теперь и собственных развалин? Все закономерно.
— А Приходько наверняка сразу всадит нам по паре магазинов, — продолжал прогноз Туманов. — Лично я на его месте всыпал бы, — боясь все-таки ошибиться, поправился пограничник.
