– Если я вечером 7 февраля не продолжу движение, то из-за снежной обстановки на Саланге к 15 февраля войска к Термезу не выйдут.
Трижды собиралась Комиссия Политбюро по Афганистану во главе с министром иностранных дел Э. Шеварднадзе по одному и тому же вопросу: как быть? Режим Наджибуллы просил помощи и защиты и, по всем прогнозам, мог продержаться от силы около суток. Афганская армия начала разбегаться, само правительство переместилось на аэродром, поближе к самолетам. Один из лидеров оппозиции, Ахмад-Шах, даже назначил на 16 февраля прием иностранных послов в Кабуле уже в качестве главы государства и правительства. Неужели тогда все зря?
– Назовите минимальное количество войск, которое мы сможем оставить в Афганистане, – спрашивали представителей Генерального штаба.
– Как оставить? Ведь мы заявили о полном выводе.
– Вас просят назвать минимальную цифру. Десять, двадцать, тридцать тысяч. Сколько?
– Двадцать тысяч в какой-то степени будут контролировать ситуацию. Но только вокруг Кабула.
– Подумайте, как это сделать. В любом случае это должны быть добровольцы.
– Извините, но добровольцы должны подписывать контракт. А офицеры прежде должны уволиться из Советской Армии, чтобы вступить в другую.
– Продумайте и этот вариант, он не исключен. Тысячу, тысячу двести рублей в месяц – на эту сумму контракт будут подписывать?
– Добровольцы-то найдутся. Но что мы скажем миру?
– Эти объяснения оставьте нам, МИДу. Проработайте свои вопросы, чтобы они не застали вас врасплох.
– Отчего вы, гражданские, такие кровожадные? – выходя из кабинета на очередной перерыв в заседании, в сердцах бросил один из генералов представителю министерства иностранных дел.
А Громов по ту сторону Гиндукуша требовал определенности. У границы с Советским Союзом колонны специально растягивались в гармошку, чтобы показать: сбоев в графике вывода нет, войска находятся в движении. Молчал лишь эфир.
– Если мы не выведем войска полностью, нам больше никто в мире не поверит ни в наши благие намерения, ни в перестройку – ни во что. И не надо себя обманывать – ничего мы не сможем объяснить и миру. – Член Политбюро А. Н. Яковлев, до этого практически во всем поддерживавший Шеварднадзе, на этот раз принял сторону военных. И чаша весов стала склоняться к тому, чтобы вывести войска в срок, безоговорочно и полностью.
Сам Шеварднадзе, как председатель Комиссии вылетел в Афганистан, чтобы прояснить ситуацию на месте.
– Что Ахмад-Шах? – спросил он у командования 40-й армии после доклада по общей обстановке.
– Держит Саланг.
– А мы?
– Мы ниже. На самые высокие вершины первым сел он.
– А почему не мы?
Громов оставил вопрос министра без ответа: слишком разные это задачи – выводить войска и одновременно занимать господствующие вершины, Да еще без потерь. Тут или – или.
Однако, поняв озабоченность Шеварднадзе, пояснил:
– Я передал ему несколько писем. Предварительная договоренность такова: мы не трогаем его, он пропускает нас.
– И вы поверили ему на слово? – удивился министр.
Мог ли верить Громов Ахмад-Шаху – этому влиятельнейшему и достаточно сильному полевому командиру? Имел ли право идти по острию бритвы? Полевой командир был непредсказуем, но если делать расклад всей ситуации – а Громов к этому времени служил в Афганистане по третьему сроку, – Ахмад-Шаху крайне выгодно, чтобы шурави ушли спокойно, не тронув его. В этом случае он оставался единственной реальной силой в Афганистане, способной вести борьбу с нынешним режимом. Если же советское командование, обеспечивая безопасность вывода, обрушит на него удары авиации и артиллерии, станут неизбежны потери, и потери значительные. И тогда на первые роли выйдут другие – Гульбеддин, Раббани, то есть те лидеры оппозиции, которые всю афганскую войну просидели в Пакистане. Отдавать такой шанс хоть и единоверцам, но полностью продавшимся Западу и Штатам, Ахмад-Шах не хотел.
Находились козыри и для Советского Союза, если бы вдруг власть Наджибуллы пала после вывода ОКСВ, те же Гульбеддин, Раббани, Наби и другие смотрели только на США и Запад. Ахмад-Шах в конечном итоге не отвергал сотрудничества в будущем и с Советским Союзом. Так что из двух зол надо было выбирать меньшее.
Однако, косвенно возвышая прозападных «духов», Шеварднадзе приказал тем не менее подготовить и нанести удар по отрядам полевого командира. Отметая все расчеты и прогнозы на будущее. Пусть сегодня нормально выйдут войска, а завтра…
И впервые за афганскую войну наши летчики не заботились о точности бомбометания, выпуская ракеты, снаряды, бомбы на пустые склоны гор: даже они понимали, что нельзя, уходя, проливать новую кровь. И смолчал командарм Громов, глядя на результаты таких ударов. И Ахмад-Шах тоже оценил это, и воистину вывод войск прошел без боевых действий.
Ну а тогда, «ударив» по противнику и доложив в Москву о выполнении приказа, Громов получит наконец команду продолжить движение на север. И приведет свою 40-ю армию практически без потерь к родному порогу. И сам выйдет последним в лучших традициях русского офицерства – только когда за его спиной не останется ни одного человека, кому бы угрожала опасность, он переступит черту, отделяющую войну от мира.
Родина встречала своих сыновей. Громова же, выведшего тысячи парней к матерям, женам, невестам, – его самого не должен был встречать никто. Отец погиб в 43-м на Курской дуге, сразу после войны умерла мать. Жестоким, подлым ударом судьбы стала гибель в авиационной катастрофе жены. А два сына, Максим да совсем малый Андрейка, жили в Саратове у дедушки и бабушки, родителей жены.
Шел Громов, последний наш солдат на афганской земле, самый молодой генерал-лейтенант в Вооруженных Силах, Герой Советского Союза, шел просто домой. И вдруг…
– Папа!
Под пулями ходил, снарядами обстреливался, а здесь вздрогнул.
– Максимка. Сынок!
Спасибо саратовским телевизионщикам: вылетая на съемки фильма о выводе войск, они включили в группу и четырнадцатилетнего сына командарма. И пусть у них была своя профессиональная цель – заснять встречу отца и сына, но мир, не отрывавшийся в то время от телевизоров, увидел, как вздрогнул невозмутимый, железный Громов, как проявил свою, наверное, первую нерешительность: обнять ему сына или сначала доложить о выполнении приказа Родины. И Родина ему простила, когда он обнял сына. И именно в этот миг до всех дошло – война кончилась…
Хотя, ради исторической правды, последними с афганской земли, получив сообщение о выходе «Первого», переправились пограничные отряды, которые обеспечивали безопасность и моста Дружбы, и самого Громова, и празднества встречи. А вышли тихо, без фанфар, поздравлений и приветствий, подарков и наград, скромно – как с работы. Хотя так оно и было: они вышли и стали погранзаставами по Амударье.
