Бабуськи прервали разговор и начали шарить по мне блеклыми
глазами. Наконец особа в пронзительно яркой фиолетовой куртке ответила:
– Здравствуй, коли не шутишь.
– Можно присесть?
– Давай, скамейка не куплена.
Я примостилась на краешке и завела разговор:
– Погода какая хорошая.
– Спину ломит, – сообщила фиолетовая куртка, – небось дождь
пойдет.
– Не говори, Зин, – подхватила другая старуха, – голову прям
перехватило, гроза прет.
– Ну ты сказала, Клава, – усмехнулась Зина, – разве ж в
апреле гроза бывает?
– Ща чего угодно будет, – вздохнула третья, – на Новый год
молоньи сверкали, вся погода с ног на голову встала.
– Сами они виноватые, – села на любимого конька Клава, –
понавыдумывали дряни всякой: излучения, телефоны, компьютеры, нет бы жить, как
мы.
– Вся беда от бананов, – не успокаивалась третья старуха, –
за каким бесом нам ихняя жратва обезьянья? Манги, киви, чипсы какие-то! Проще
надо, щи да каша, чего еще? Мясо – смерть!
– Глянь, Анька, твой идет, – оживилась Зина, – вон, кренделя
выписывает.
– Где? – напряглась бабка.
– Да вон, у гаражей.
– Ладно, девки, – подскочила Аня, – недосуг мне с вами языком
махать, белье неглаженое потолок подперло, пойду.
– Ступай, – хором ответили товарки.
Не успела Анна войти в подъезд, как Клава хмыкнула:
– Ишь, побегла!
– Белье гладить, – подхватила Зина, – умора, врет и не
краснеет.
– Да уж, перед нами могла бы и не прикидываться.
– Почему вы думаете, что она сказала неправду? – нагло
вклинилась я в чужой разговор.
Бабки разом повернулись ко мне, помолчали, потом Клава
вполне приветливо ответила:
– Вишь, мужичонка там шлепает, плюгавенький такой, в
беретке?
– Да.
– Сын Анькин, алкоголик. Приезжает только тогда, когда
пенсию приносят. Отымет у матери и пропьет. Вот она и понеслась рублишки
прятать.
– Только зря, – встряла Клава. – Ваньке все ее захоронки
известные.
– А ежели не отыщет, морду матери начистит, – вздохнула
Зина.
– Анька потом будет брехать, будто в ванной упала, –
дополнила Клава.
– Вы, наверное, тут все про жильцов знаете, – восхитилась я.
Зина улыбнулась:
– А то! Всю жизню на одном месте. Дом наш завод построил, мы
все разом квартиры получили.
– Спасибо Ивану Дмитриевичу, царствие ему небесное, –
перекрестилась Клава, – вот директор был, не то что нонешние говнюки, все под
себя, словно курица лапой, гребут.
– Да уж, – покачала головой Зина, – настоящий человек, хоть
и не без греха, Аську вспомни.
– Все мужики кобели, – не сдалась Клава, – Аська ему сама на
шею кидалась, кто ж удержится?
– Как хорошо, что вас встретила, – воскликнула я, – шла и
думала: ну кто мне поможет?
– В чем дело-то? – посуровела Клава.
Я всплеснула руками:
– Только послушайте, чего у нас в семье приключилось.
– Ну! – оживились старухи.
Я вздохнула и затараторила, выдумывая на ходу детали и
подробности.
Всю жизнь замужем за военным, супруг мой при чинах,
полковник. И дом у нас полная чаша. Квартира трехкомнатная с мебелью и
холодильником, телевизоров аж целых два, ну там ковры, хрусталь, люстры…
«Жигули» имеются, садовый участок, словом, все как у людей, не стыдно по двору
ходить. И достанется нажитое доченьке единственной, родной кровиночке – Анечке.
Все у нас шло хорошо, только попала девчонке шлея под хвост – влюбилась.
– Дело молодое, – вздохнула Клава, – сколько годов-то?
– Двадцать.
– По нонешним временам перестарка, – резюмировала Клава.
– Вовсе нет, – «оскорбилась» я, – хорошая девушка, чистая,
наивная, мамой воспитанная, а выбрала черт-те кого, Мордвинова Артура
Романовича…
Зина хмыкнула:
– Да уж!
– Слышали про такого?
– Как не слыхать, – протянула Клава.
– Дочка моя о нем ничего не рассказывает, – неслась я без
остановки дальше, – вот приехала сюда, думала порасспросить соседей, может, зря
волнуюсь? А тут господь вас послал. Дай, думаю, узнаю у пожилых, опытных людей,
которые умный совет дать могут.
Бабуськи разом вздохнули. Потом Клава сообщила:
– Хочешь мое мнение? Запрети дочери к нему даже близко
подходить. Художник, понимаешь, хренов!
– Кто?
Зина усмехнулась:
– Ты хоть чего-нибудь про будущего зятя знаешь?
– Не-а, – помотала я головой.
– Слушай тогда, – сурово заявила Клава, – ща всю правду
выложим, ну а ты уж сама решай, можно с таким родниться или следовает его
поганой метлой прочь гнать.
Артур – художник. Вернее, это он сам себя так называет,
потому как ни одной картины, написанной им, никто никогда не видел.
– Наташка, мать его, выйдет, бывалыча, во двор, –
сплетничала Зина, – закатит глаза и ну врать. Ой, мой Артурик на выставке все
полотна продал. Денег получил – прорву!
– А сама, – перебила товарку Клава, – в обносках бегала,
одну капусту готовила, да по подъездам лестницы мыла, чтоб, понимаешь,
лоботряса своего одеть и прокормить. Оттого и померла рано: изработалась, ровно
ломовая лошадь.
После кончины матери Артур начал водить к себе вертлявых
девиц. Все его дамы, как на подбор, были облачены в коротенькие юбочки, все
ковыляли на высоченных каблуках. На какие средства жил Артур, непонятно. Одно
время он бегал по соседям и стрелял мелочь на сигареты, судя по всему, ходить
на нормальную работу за стабильный оклад парень совершенно не собирался. Но
потом вдруг положение резко изменилось, сменился и контингент женщин,
крутящихся возле красавчика Артура. Теперь это были хорошо одетые дамы,
приезжавшие на роскошных иномарках.
