– Петенька, – капризно оттопырила я нижнюю губку, – вы
всегда держите приходящих к вам в гости дам на пороге? Понимаю, конечно, что не
заинтересовала вас как женщина, но надо же и приличия соблюсти? Даже кофе не
предложили!
Зайцев опять широко улыбнулся:
– Только-только хотел спросить, что предпочитаете, чай или…
– Кофе, – докончила я, – черный, без сахара, с лимоном,
естественно, не растворимый, лучше всего стопроцентную арабику, желательно
«Лавацца д’Оро», знаете эту фирму?
Зайцев хмыкнул, и мы прошли на кухню. Сразу стало понятно,
что он живет один, вернее, что не женат. Его кухня больше походила на бар.
Вместо обычного стола, вроде того, за которым удобно устраивается наша семья,
тут имелась доска на одной толстой ноге. Сидеть предлагалось на высоких
табуреточках с плетеными сиденьями. Петр с его ростом преспокойно оседлал этот
малокомфортабельный стул, я же еле-еле вскарабкалась. Плита была
двухконфорочная. У нас в Ложкине горелок шесть, и то их Катерине частенько не
хватает. Вдоль стены размещались разнообразные электробытовые приборы:
кофеварка, тостер, СВЧ-печка. Но никаких кухонных комбайнов или вафельниц я не
приметила.
Кофе Петр сварил почти приличный, во всяком случае, его
можно было проглотить.
– Так в чем проблема? – поинтересовался он, вытаскивая
сигареты. – Разрешите?
– Конечно, сама курю. Пора представиться, Даша Васильева, та
самая, понимаете?
– Нет, – честно ответил Зайцев, – пока не слишком.
– Да ну? – надула я губки. – Неужели? Даша Васильева, та
самая, одна из богатейших женщин Москвы, обо мне столько говорят…
– Извините, – развел руками Петя, – не слышал.
– Вы позвоните Лене Ригель, – посоветовала я, – да спросите
обо мне.
– Зачем? Я и так вижу, кто передо мной.
– О-о, очень мило, – старательно изображала я глуповатую
тетку из среды «новых русских». – Дело вот в чем.
Я хочу сделать подарок своему другу. Он – страстный
коллекционер произведений Фаберже, собирает давно самые разнообразные вещи:
пепельницы, подсвечники, шкатулки и так далее. Просто мечтает найти пасхальное
яйцо, но вот беда: никак оно ему не попадается. Вот и хочу обрадовать дорогого
человека, купить ему вожделенную игрушечку. За любые деньги!
– Прямо-таки за любые? – усмехнулся Петр.
– Да, – твердо сказала я, – мне для Пусика ничего не жаль.
Заплачу столько, сколько скажете, двести, триста тысяч…
– Дорогая моя, – усмехнулся Зайцев, – десять тысяч долларов
– это не та цена, за которую можно приобрести раритет работы великого Фаберже.
Вы, наверное, не очень хорошо разбираетесь в этом вопросе. Ювелир имел
мастерские, он выпускал массу вещей: пепельницы, портсигары, монетницы,
шкатулки, кольца, броши, и на всех стоит клеймо Фаберже. Но это не значит, что
он сам делал эти штучки. Вот, смотрите.
Зайцев открыл ящик и вытащил прехорошенькую серебряную
корзиночку с витой ручкой. Край изделия украшало кружево. Я потрогала его
пальцем, ну надо же, полное впечатление, что это ткань, а на самом деле металл.
– Глядите, – Петр перевернул вещичку, – данная конфетница
сделана в мастерских Фаберже, клеймо это подтверждает. Но рядом стоит еще одно
клеймо.
– А это что такое? – заинтересовалась я.
– Фаберже разрешал лучшим мастерам ставить именное клеймо.
Таких умельцев было мало, можно по пальцам перечесть. Эту конфетницу создал
один из его ведущих ювелиров. Отсюда и цена вещи. Те, что шли на потоке,
выходили из рук рядовых работников. Безусловно, хорошие, качественные вещи, но
стоят не так уж и дорого. Это не были уникумы. До революции мастерские Фаберже
работали активно, и у многих имелась посуда или украшения с маркой ювелира.
Вещи с личным клеймом мастера встречаются реже, естественно, они намного
дороже. И уж совсем бесценными являются произведения самого мэтра. Тут ценовая
планка взлетает просто на недосягаемую высоту. А вы хотите купить яйцо за
десять тысяч долларов, но…
– Я разве называла эту сумму?
Зайцев повертел пустую чашку.
– Сказали же триста тысяч…
– Но не рублей же, дорогой мой!
Петр уставился на меня хитрыми глазами.
– Понимаете, – неслась я дальше в своем вранье, – не так
давно Юрочка Рыков, есть такой богатый человек, владелец крупного учебного
зведения, показал мне свою семейную реликвию: пасхальное яйцо от «Фаберже». Уж
не знаю, сам ли мастер делал его или кто из подручных. Лично я до нашего
сегодняшнего разговора считала, что знаменитый Фаберже работал один, сам по
себе.
– Многие так думают, – улыбнулся Зайцев, – приносят мне
украшения и страшно расстраиваются, когда даю им не очень высокую цену.
Начинают объяснять: у меня «Фаберже»…
– Так вот, – бесцеремонно прервала я его, – Юрочка
демонстрировал яйцо, замечательной красоты штука, сверху урашена двенадцатью
камушками, одиннадцать изумрудиков и один сапфир. Вот его очень хочется, но,
сами понимаете, несмотря на близкое знакомство, никаких разговоров с Юрочкой я
вести не стану. Лена Ригель утверждает, что вы можете все. Достаньте мне именно
это яйцо, заплачу любую сумму. Понятно? Любую. Считайте это прихотью. Но, если
есть деньги, отчего не побаловать себя?
Зайцев протянул:
– Значит, наверху одиннадцать изумрудиков и сапфир…
– Точно!
– А принадлежит оно Юрию Рыкову?
– Верно.
– Что ж, – вздохнул Зайцев, – попробую сегодня разузнать,
что к чему, и свяжусь с вами. Дайте номер вашего телефона.
– О нет-нет, сама позвоню.
– Пожалуйста, – пожал плечами Петр, – завтра, после семи
вечера. Но, надеюсь, вы понимаете, что гарантировать ничего не могу.
– Естественно, – согласилась я и потрогала чашку с кофе.
Кажется, достаточно остыл, не хочется обжечься.
– Конечно, – продолжала я, аккуратно поднимая чашечку, –
вам… о-о-о-о… Боже, пролила ваш идиотский кофе, прямо на брюки. Ну что вы
стоите, как болван? Видите же, мне горячо, еще и пятно останется. Несите скорей
кусок мыла из ванной, живей!
Петр вышел. В ту же секунду я быстро прилепила «жучок» к
днищу телефонного аппарата. Зайцев вернулся, неся розовый брикетик.
– Это что? – возмутилась я.
– Вы же сами просили мыло!
