Я уже хотела было соврать, что работаю в поликлинике врачом,
но тут бабушка продолжила:
– Небось тоже денег ей в долг дали?
Я кивнула.
– Если не секрет, сколько?
– Три тысячи.
– Ох, милая, плакали твои денежки, – запричитала старушечка,
– заходи скорей. Меня Евгения Львовна зовут, а тебя как?
– Даша, – ответила я, протискиваясь в холл, забитый мебелью.
Одних только секретеров тут стояло три штуки. А еще комод,
вешалка, шкаф и какие-то изогнутые непонятные штуки, похожие на кресла без
спинок или на пуфики с ручками.
– Садись, – подтолкнула меня к одному из них Евгения
Львовна. – Зачем же такую прорву денег давала? Неужели не видела, с кем дело
имеешь?
Я вздохнула.
– Она казалась очень приличной, паспорт показала с
пропиской. Всего-то и просила на месяц.
– Э, милая, – усмехнулась Евгения Львовна, – аферистка она.
Вот на тебя сейчас Ниночка налетела…
– Кто?
– Ну Нина, из двенадцатой квартиры.
– Очень нервная женщина!
– Сама посуди, каково ей приходится. К ней уже добрый
десяток человек приходили Любку искать. И все поголовно твердят: «Где деньги?»
Ей тут такие сцены закатывают! Один мужик дверь бритвой изрезал, другой милицию
вызвал и вопил: «Немедленно арестуйте ее за мошенничество».
Я тяжело вздохнула:
– Одно слабое утешение: не одна я такая дура, что Ракитиной
поверила.
– И, милая, – усмехнулась Евгения Львовна, – тут полподъезда
таких. Люба-то квартиру эту продала. После смерти матери она сильно нуждалась,
вот и пошла на такой шаг. Никому ни слова не сказала. А в день отъезда прошлась
по подъезду да и настреляла у людей денег. Понемногу, правда, но небось хорошая
сумма получилась. У меня вот не попросила, наверное, все же совесть имеет. Мы с
ее матерью дружили, в гости друг к другу по-соседски бегали, вот и решила меня,
старую, не лопоушить. За что я ей благодарна.
– Вот беда, – пробормотала я, – где же ее теперь искать?
– Замужем ты? – вдруг полюбопытствовала старушка.
– В разводе.
– И детки небось есть?
– Двое, – вздохнула я, – мальчик и девочка.
Вот ведь какая интересная вещь получается. Сказала
абсолютную правду: я действительно не имею супруга, и двое отпрысков налицо. И
вот, услыхав эту информацию, Евгения Львовна тут же решила, что перед ней
тетка, с трудом поднимающая в одиночку ребят, и сочувственно улыбнулась. Давно
поняла: собеседнику нужно дать о себе лишь самые краткие сведения, остальное он
додумает сам.
– Вот что, – пробормотала бабуся, – еще полгода тому назад
Люба жила в Крылатском. Пиши адрес. Но не знаю, там она сейчас или уехала.
– Спасибо, – чуть не закричала я от радости, – ну какое
огромное, невероятное спасибо!
– Ладно уж, – отмахнулась Евгения Львовна, – в другой раз
думай, с кем дело имеешь!
Я выскочила на улицу и обнаружила, что в «Пежо» буквально
разрывается мобильный.
– Зачем покупать сотовый, если ты не отвечаешь на звонки? –
гневно заорала Замощина. – Ну-ка скажи, который час?
– Можно сто набрать, – не утерпела я, – быстрей узнаешь.
– Мне желательно от тебя это услышать!
– Ну, половина девятого, а что?
– То, что ты должна была в семь забрать нас с Масиком из
Измайлова, куда переехала выставка.
– Я?!
– Кто же еще? Моя машина на приколе, а детки твои жутко
нелюбезные, прямо так и заявляют: «Мы работаем, нам некогда». Между прочим,
отсюда до Ложкина всю тысячу рублей запросят. Мы уже устали, есть хотим, ну
сколько можно…
Она зудела и зудела, как жирная осенняя муха. Тяжело
вздохнув, я развернулась и порулила за Риткой. Меньше всего мне хотелось
двигаться в этом направлении, куда более интересно было бы отправиться в
Крылатское. Но, проклиная себя за мягкотелость, я подъехала в полдесятого ко
входу в парк.
Ритка стояла там, держа в руках перевозку. Всю дорогу до
Ложкина она ругала меня всеми известными ей плохими словами. Спать я
отправилась без ужина – мне не хотелось сидеть за одним столом с Замощиной.
Поэтому шлепнулась на кровать и тут же заснула.
По широкой дороге, покрытой ровным слоем сухой пыли, мирно
брела большая, явно бездомная собака. Солнце нещадно палило с неба, и по спине
у меня тек пот. Руки оттягивали три тяжеленные сумки, доверху набитые
продуктами. Ноги, обутые в неудобные туфли на шпильках, все время спотыкались;
узкая короткая юбка мешала делать большие шаги; тоненькая нейлоновая блузочка
противно липла к телу, во рту пересохло. Я поставила сумки прямо в пыль,
вытащила из кармана сигареты «Пегас» и с тоской принялась чиркать ломающимися
спичками по коробку. «Пегас» – отвратительное курево, кислое. Сигареты не
просушены, набиты неаккуратно, но своих любимых «БТ» я не достала, в ларьке
лежала «Ява», но производства фабрики «Дукат», а всем известно, что ее следует
брать только, когда она «явская». Зато повезло в другом: случайно нарыла
бананы, правда, они зеленые и стоять за ними пришлось два часа, поэтому я
опоздала на автобус и прусь пехом до деревеньки Глебово, где меня поджидает на
съемной даче пятилетний Аркашка. Кому бы сказать, как я устала, как хочется
лечь прямо у дороги и заснуть. Вставать, чтобы успеть с дачи на работу,
приходится в пять утра. Но ребенок не может жить летом в душном городе. Давай,
Дашутка, ноги в руки, и бегом, тут всего-то пять километров.
Собака поравнялась со мной, подняла большую, покрытую
клочкастой шерстью морду, нагло ухмыльнулась и хрипло спросила:
– Слышь, Дарья, знаешь, почему ты вновь оказалась на этой
проклятой дороге в Глебово? Знаешь, почему больше нет ни «Пежо», ни Ложкина?
– Нет, – ответила я, совершенно не удивляясь тому, что мне
встретилась говорящая собака, – понятия не имею.
– А зачем ты убила моих нерожденных детей, чтобы сделать
себе крем для лица? – осведомилась дворняга и бешено захохотала.
Ее морда, черная, с большим блестящим носом и выпуклыми
карими глазами, внезапно удлинилась, побелела и превратилась в лицо Регины.
– Убить тебя мало, почему ты крем взяла?
