– Ах ты сучара! – неожиданно завопила бабища. – Она меня
пропустит! Видали фрю?!
Я вздохнула, но промолчала. А моя собеседница уже вошла в
раж и не могла остановиться.
– Ишь ты, жопа рогатая! – продолжала она извергать
оскорбления.
Я постаралась вжаться в стул. У меня слишком богатое
воображение, поэтому мигом представила себе филейную часть с рогами. К горлу
начал подбираться смех. Очевидно, сидеть с таким сооружением неудобно, правда,
во всем плохом есть и кое-что хорошее. На рога можно вешать сумку, еще удобно
предложить зацепиться за них детям. В свое время, несясь домой с работы с
набитыми кошелками, я мечтала о хвосте. Просто замечательно иметь придаток,
каким обладают многие животные. Им было бы можно держаться в транспорте за
поручни…
– Она еще смеется, западловка, – вошла в штопор бабища.
Дверь соседнего с двенадцатым кабинетом распахнулась, вышла
молоденькая медсестра, пухленькая, розовощекая и страшно серьезная.
– Ракитина, – строго произнесла она, – чего вы опять
хулиганите, а?
– Вот она без очереди прет, – сбавила тон грубиянка.
Медсестра взглянула на меня.
– Разрешите представиться, – быстро сказала я и встала, –
Даша, новая лаборантка Ореста Львовича из НИИ тонких исследований. Меня
начальство к Олегу Игоревичу за материалами послало.
Девчонка расплылась в улыбке.
– Анюта, очень приятно.
Мы не успели продолжить разговор, потому что из двенадцатого
кабинета выскользнула заплаканная женщина. Грубиянка метнулась вперед и,
толкнув меня плечом, вскочила в комнату. Я покачнулась и чуть не упала.
– Вот безобразница, – с чувством произнесла Анюта, –
откровенно противная бабища. Представляешь, она сюда как на работу является.
– Больная женщина, – пожала я плечами, – неполадки по
дамской части сильно влияют на характер.
– Ха, – фыркнула Анюта, – кабы недужная какая, еще можно
понять! Эта же здоровенная, словно конь. Чтоб у тебя такие неполадки были, как
у нее. Поверь мне, у этой стервы внутренности из железа.
– Чего же по врачам таскается? – удивилась я.
Анюта поджала хорошенькие пухлые губки.
– Аборты делает! Я тут уже два года работаю – сразу после
училища пришла – так эта Люба Ракитина бесперебойно ходит. Я один раз ее
спросила: «Чего же ты не предохраняешься?» Люба немедленно ответила: «А зачем?
Беременность омолаживает».
– По-моему, она сумасшедшая, – вздохнула я.
– Похоже на то, – согласилась Анюта, – опять за направлением
на чистку явилась, дрянь. Другие вон лежат, мучаются, чтобы хоть одного
сохранить, а эта плодющая как крольчиха.
Тут дверь распахнулась, вышла Люба с бумажкой в руке. Я
втиснулась в кабинет, получила из рук врача небольшой переносной холодильничек
и пошла назад.
– Осторожно, пожалуйста, – напутствовал меня приветливо
улыбающийся доктор, – не уроните.
В переходе между роддомом и НИИ я попыталась откинуть крышку
рефрижератора, но потерпела неудачу: он был заперт на крохотный ярко-желтый
замочек.
Орест Львович сдержанно похвалил меня за ловкое выполнение
задания и распорядился:
– Так, теперь поработаешь на раскладке.
– Где? – не поняла я.
Орест Львович улыбнулся, достал из холодильника довольно
большую стеклянную банку с притертой пробкой и велел:
– Бери шпатель.
– Что?
– Ты же раньше в лаборатории вроде трудилась, – посуровел
Орест.
– Не в медицинской, – быстро нашлась я, – в механической,
при институте автомобильной промышленности, там станки всяческие стояли.
Лицо Туманова разгладилось.
– А, понятно. Шпатель – это такая лопаточка. Будешь
зачерпывать ею крем и раскладывать вот в эти баночки.
Не успела я задать вопрос, как Орест распахнул шкафчик и
вынул несколько пластмассовых «бочоночков». На каждом была наклеена этикетка:
«Маркус. Ночной питательный крем с липосомами».
– Ой, – невольно вырвалось у меня.
– Что теперь? – удивился начальник.
– Нет, просто у меня дома такой же, у метро покупаю, дорогой
очень, целых восемьдесят рублей. Значит, это вы его делаете?
Орест Львович вздохнул. Глупость новой лаборантки явно стала
его раздражать.
– Посуди сама, – резко сказал он, – разве мы с Региной
способны сделать тонну крема? Если он, как ты утверждаешь, продается у метро,
значит, дело поставлено на промышленную основу.
– Но вот баночки… Написано же – «Маркус».
– Даша, – со вздохом пустился в объяснение Орест, – сама
знаешь, какие копейки сейчас платят людям науки, вот и выживаем, как можем. В
лаборатории Нелли Артюхиной приспособились изготовлять краску для волос, Андрей
Шерстнев с коллегами какие-то штуки для врачей мастерят. Точно не знаю, что
именно. А мы с Региной крем варим. Естественно, никто этого нам не разрешал, но
и не запрещал. Наш директор, царство ему небесное, умный человек был и понимал,
что жить-то людям надо. Как на оклад в тысячу триста кормить семью, а? Между
прочим, я – доктор наук, ясно? Бери шпатель и начинай. А банки эти Регина
приносит, у нее муж на косметической фабрике работает, вот она для нас упаковку
там и берет. Имей в виду, крем наш очень дорогой, но всем не подходит, только
определенным людям. Даже не думай украсть хоть малую толику. Он не для обычного
пользования.
– А для чего?
– Лечебный, продаем косметологам. Действуй, да соскреби со
стен банки все, усекла?
Я старательно принялась раскладывать бело-желтую, пахнущую
лекарством массу по баночкам. Кое-что прояснилось. Орест Львович делает крем,
значит, жена Рыкова Сабина покупает его тут. Интересно, так ли он хорош, как
говорят?
Улучив момент, когда начальство на секунду отлучилось, я
быстро намазала шею. Маслянистая субстанция мигом впиталась в кожу, и через
пару минут я почувствовала легкое жжение и пощипывание. Надеюсь, что не получу
аллергической реакции.
Без десяти семь Орест велел мне:
– Отнесешь мой портфель в машину и ступай к Анне
Константиновне.
– Говорить-то чего? – поинтересовалась я, сгибаясь под
тяжестью кейса.
