– Уж не рублей. Но она еще предлагает массаж. Наши считают,
что именно в нем все дело. Первый курс – двадцать процедур. Кому-то одного
хватает, кому-то два, а то и три раза повторять приходится. Но эффект!..
– А массаж сколько стоит?
Лена хмыкнула:
– С этим вопросом к ней, она сама цену назначает в
зависимости от состояния кожи.
– Ты сама к ней не ходила?
– Она коллег не берет. Говорит, что нервничать начинает,
руки дрожат. Знаешь, многие хирурги не могут оперировать знакомых и
родственников.
Я кивнула. Слышала о таком.
– Только думается, что дело не в дрожащих руках, –
засмеялась Лена. – Небось опасается, что наши узнают, как она работает, и
переймут опыт.
– Роза эта, должно быть, богатая женщина.
– А то, – вздохнула Лена, – у меня отродясь столько денег не
будет. Ты бы поглядела на ее машину! Закачаться можно. Я уж не говорю об
одежде, драгоценностях, духах. Квартира у мадам на Кутузовском проспекте, дача…
Чего только нет. Да и понятно. Она одинокая, ни мужа, ни детей, так что все на
себя тратит.
– Значит, в деньгах не нуждается…
– Чтоб ты так всю жизнь нуждалась. Вчера в клинике собирали
деньги на подарок. Катька Романцева ребенка родила. Народ у нас обеспеченный и
в общем не жадный. Кто триста рублей дал, кто пятьсот.
Лена, обходившая врачей с подписным листом, заглянула и к
Шиловой. Та вытащила из кошелька стодолларовую банкноту и спокойно протянула
Ромашкиной со словами:
– Извини, дорогая, у меня только валюта, не успела
разменять.
Лена машинально глянула на портмоне, увидела в нем тугую
пачку «зеленых» купюр и спросила:
– Сколько сдачи дать?
– Ерунда, – отмахнулась Шилова, – все ваши.
Ромашкина не сумела сдержать завистливый вздох. Конечно, она
сама хорошо зарабатывает, но вот так небрежно, походя выбросить сто долларов ей
слабо.
– Одевается наша Розочка только в бутиках, – самозабвенно
попивая ликер, сплетничала хозяйка, – обедать каждый день ездит в «Охотник»,
ресторан при Центральном доме литераторов, а там чашечка кофе на пятьдесят
баксов тянет. Одним словом, похоже, денег ей девать некуда, вот и ломает
голову, куда бы их рассовать.
– Я бы на ее месте начала коллекционировать предметы
старины.
Лена засмеялась:
– Роза патологически не переносит, как она говорит,
«старушечьи штучки». Тут недавно дядька приходил ко мне зубы себе делать,
директор антикварного магазина. В благодарность за хорошую работу предложил:
– Хотите, приезжайте ко мне в магазин. За копейки отличные
вещи можете купить. Некоторые старики такое сдают, что закачаться можно. Сами
не понимают, чем владеют.
Лена любит безделушки, поэтому с удовольствием
воспользовалась случаем и приобрела за бесценок несколько изумительных
фарфоровых статуэток балерин. Желая похвастаться, она принесла одну на работу и
показала в ординаторской. Врачи заахали, заохали. Такая красота! Надо же,
сделано из фарфора, а кажется, что на танцовщице настоящие кружева. И тут
появилась Шилова.
– Розочка, посмотри, какая прелесть, – кинулась к ней Вера
Стеблова, операционная медсестра.
Косметолог сморщила нос:
– Господи, да мне от бабки ящики с таким барахлом достались
в наследство. Все выкинула. Как, скажите на милость, из этих дырок грязь
выковыривать?
– Но это же настоящая старина, – попыталась объяснить Вера.
Роза Андреевна только хмыкнула:
– Вещи должны быть новыми, чистыми и красивыми. Может, кому
и нравится иметь дело с треснувшими тарелками и выцветшими тряпками, но только
не мне.
Глава 6
Домой я приехала разочарованная. Похоже, что Роза яйца не
брала. Вернее, на девяносто процентов это не Шилова. Дама отлично зарабатывает,
родственников не имеет, коллекционированием не увлекается…
Продолжая размышлять на эту тему, я открыла дверь и увидела
забившегося в угол мопса Хуча.
– Милый, ты почему прячешься? Натворил чего?
Но всегда приветливый Хучик сидел под стулом, понурив
голову.
Не понимая, что случилось с собачкой, я сняла куртку,
ботинки, и тут в прихожую, радостно лая, влетел Хуч. Я так и села. У меня
глюки? Один Хучик с мрачной мордой забился под стул, другой весело вертится у
меня под ногами, пытаясь облизать хозяйку.
– Как день провела? – поинтересовалась, выглянув из
гостиной, Зайка.
– Ольга, – осторожно спросила я, – ты Хуча видишь?
– Да вот же он!
– А там тогда кто?
Зайка засмеялась и вытащила из-под стула еще одного мопса.
– Это Юнона, в обиходе Юня или Нюня. Она откликается на
любую кличку.
Я уставилась на слишком толстую собачку:
– Ничего не понимаю.
– Часа два тому назад, – пустилась в объяснения Зайка, – к
нам заявилась Агата Кроуль. Помнишь ее?
Еще бы, с Агаткой мы долгие годы проработали бок о бок в
одном институте, преподавали иностранные языки. Я – французский, а Агата –
немецкий. Она этническая немка. Ее дед и бабка, оба коммунисты, приехали в
тридцатые годы в Москву по линии Третьего Интернационала. Была такая
международная организация, объединявшая в разных странах тех, кто хотел строить
светлое коммунистическое будущее. Супругам Кроуль не удалось ничего построить –
в начале сороковых годов они оказались в лагере. Их сына Германа, отца Агаты,
почему-то не тронули. Когда грянула перестройка, Герман, еще вполне бойкий
мужчина, отыскал в городе Киль родственников и, прихватив Агату, отбыл на историческую
родину. Мы с Агаткой переписываемся. Она, когда приезжает в Москву,
останавливается у нас.
– Агата в Москве проездом, – вещала Зайка, поглаживая Юню. –
У нее были билеты на самолет, который через пару часов улетел в Новосибирск.
Она только завезла к нам мопсиху и умчалась.
– Ничего не понимаю, объясни толком.
– О, господи, – обозлилась Ольга, – повторяю еще раз,
специально для самых тупых. Агата летит в Новосибирск.
– Зачем?
– Так в академгородке какой-то семинар по новой методике
преподавания.
