Первое время молодые и Алтуфьева жили вместе, в доме на
Федосеева, внизу очень удачно помещался книжный магазина, и Аллочка устроилась
туда на работу замдиректора. Скоро, однако, Татьяне Борисовне надоели молодые,
и она сделала царский подарок сыну с невесткой: квартиру на Солянке. Опустим
тут всю историю, связанную с ее получением. Поверьте только, что старуха
положила много сил и денег, пока добилась успеха.
Шла жизнь, у Аллы и Кости подрастал мальчик Валера.
Алтуфьева отстегивала сыну вполне приличную сумму, и семья не бедствовала. Но
каждый раз, когда они собирались вместе на дни рождения, Новый год, Пасху, 7
Ноября или 1 Мая, Татьяна Борисовна заводила один и тот же разговор,
начинавшийся всегда одинаково:
– Мой папенька, Борис…
Далее следовал панегирик умершим родителям, рассказ об
устойчивом финансовом положении маменьки и папеньки, их происхождении…
Дошло до того, что Аллочка лютой ненавистью стала ненавидеть
всех женщин с именем Дарья и всех мужчин, которых зовут Борис. Да еще Татьяна
Борисовна, забыв о хорошем воспитании, всякий раз завершала рассказ одинаково:
– Жаль, что в наше время благородное происхождение редкость,
и когда хочешь, чтобы в семью вошел новый, достойный член…
Тут она замолкала и принималась вздыхать, бросая
многозначительные взгляды на Аллу, после чего следовала новая порция историй.
Демонстрировался тайный ход и сообщалось о спрятанном кладе.
Дома, на Солянке, Костик обнимал Аллочку.
– Не обращай на мать внимания, она гордится своим
происхождением.
Аллочка кивала. Ссориться с содержащей их свекровью было
нельзя.
– Как ты думаешь, клад – это правда? – спросила, услыхав
историю в первый раз, Аллочка.
Костя пожал плечами:
– Может, и было что, только небось давным-давно пропало, дом
сто раз перекраивали.
Поэтому Аллочка относилась к повествованиям старухи
равнодушно, считая их идиотской выдумкой. Потом Константин умер. Аллочка
осталась с сыном. Естественно, Татьяна Борисовна уверенной рукой перекрыла
«денежный кран». Аллочка, возмущенная поведением свекрови, утащила у той
парочку статуэток и колечко. Никаких угрызений совести она не испытывала.
Брала, можно сказать, свое, все равно после смерти кичившейся своим благородством
грымзы имущество достанется Валере, ну не ходить же сейчас парню в драных
башмаках!
Сына Аллочка обожала до беспамятства, он заменил ей вся и
всех: мужа, родственников, друзей. Почти до его двадцатилетия они везде
появлялись вместе, чуть ли не за руку. Поэтому понятно, как Алла
«обрадовалась», узнав, что Валерочка хочет жениться на Ксюше. Но, надо отдать
должное Рюминой, она оказалась умнее Татьяны Борисовны. Отношений с невесткой
не испортила, поселила ту на Солянку, а квартиру Шмелевой сдали.
Потом Валерочка решил сменить жену. Он, как и отец, стал
художником, и, как папенька, неудачливым. Собственно говоря, Валера сидел на
шее у матери, но та, считая ребенка гением, не возражала. Более того, именно
Аллочка придумала, как отобрать у Ксюши жилплощадь. Когда «операция»
закончилась, Алла перебралась в Теплый Стан, оставив Валере хоромы на Солянке.
Художник опять женился, через месяц развелся, потом привел следующую обожэ, и
Аллочка, устав от калейдоскопа чужих женщин на кухне, решила, что любимый сыночек
должен получить свободу. Вот так они разъехались.
Незадолго до развода Валеры с Ксюхой позвонила Татьяна
Борисовна, и завертелась история с письменным столом. Аллочка обрадовалась
восстановлению дипломатических отношений со свекровью. Последние годы она жила
очень бедно, отдавая каждую лишнюю копейку сыну. Поэтому в ее душе зашевелилась
надежда на наследство.
«Ну ненавидит она меня, – думала Алла, – но ведь
Валерочка-то Алтуфьев, ему-то она должна все отписать».
Любовь к сыну начала принимать у Рюминой патологические
формы, ей стало казаться, что весь мир только и думает о том, как его обидеть.
Людям, которые «обижали» сына, мать мстила. Соседке, которая однажды со вздохом
сказала: «Стареем мы с тобой, Алла, вон уже и у Валеры седина появилась», – Рюмина
изрезала бритвой обивку на двери.
Никто не имел права говорить, что Валерочка плохо выглядит.
Мужика в супермаркете, бормотнувшего вслед ее сыну: «Урод, чего пихаешься!» –
Аллочка облила кефиром, вроде совершенно случайно. Просто натолкнулась на парня
и уронила открытый пакет.
Никто не имел права ругать Валеру. Алла рассорилась с
большинством подруг. Одна заявила:
– Может, твоему сыну профессию сменить? Ну сколько он
собирается из матери деньги качать?
Другая обронила:
– Зря Валерке потакаешь, вырастила трутня.
Третья сдуру ляпнула:
– Валера-то разжирел, чистый кабан!
Ясное дело, что все эти дамы были изгнаны из дома. Любовь
превращалась в фобию, в сумасшествие, в психическое заболевание.
Первый раз после многолетнего отсутствия Аллочка явилась к
свекрови с коробкой шоколадных конфет под мышкой. Рюмина хорошо помнила о любви
старухи к сладкому. Но шоколадки были с «начинкой». Аллочка накачала их
димедролом.
– Зачем? – не утерпела я.
– Очень ей хотелось полазить в бумагах у бабки и узнать, на
чье имя составлено завещание, – ответил Ремизов, – но номер не прошел. Свекровь
съела пару шоколадок, и ничего не случилось.
Алла поехала домой, ругая себя на все корки. Ну как можно
было забыть, что противная бабка, всю жизнь мучившаяся бессонницей, повторяла:
– Меня димедрол совсем не берет, наоборот, танцевать после
его приема хочется.
– Понятно теперь, – вздохнула я.
– Что?
– Когда я пришла к ней в гости впервые, Татьяна Борисовна
вынула початую коробку конфет и угостила меня. Я чуть в обморок не грохнулась,
мне от димедрола делается дурно.
Алла решает повторить попытку, приходит еще раз. Теперь она
приносит коробку «Вишни в шоколаде», нашпигованную родедормом. Алтуфьевой
хватает одной конфеты, чтобы заснуть.
Рюмина обыскивает комнату, находит кучу бумажек и завещание.
Камень падает с сердца: все оставлено Валере.
– Знаю, – заорала я, – теперь все знаю!
– Ну, – хмыкнул майор, – рассказывай.
– Аллочка как всегда первой пришла на работу, увидела, как
из тайного хода появляется Ксения, и убила ее!
