– Нет, конечно. Понимаете, Дарьюшка, комнаты много раз
перестраивались. На первом этаже вообще снесли все стены, кроме несущих…
Правда…
– Что? – поинтересовалась я.
– Мне так думается, что захоронка находилась на втором
этаже.
– Почему?
Татьяна Борисовна подошла к хорошенькому комодику,
украшенному медальонами, выдвинула ящичек, вытащила элегантный портсигар и
вздохнула:
– Душенька, поскольку мы с вами родственницы, признаюсь еще
в одном грехе. Ужасно, конечно, это совершенно неподходящее занятие для дамы,
но я курю! Вот!
И она с лихостью подростка щелкнула зажигалкой. Я
рассмеялась и вытащила «Голуаз». Алтуфьева пришла в полный восторг:
– Милая моя! Совершенно очевидно, что мы родные души. Что же
касается клада, то вот вам мои соображения.
На первом этаже особняка Алтуфьевых помещался зал для балов,
гостиная, куда съезжались на визиты великосветские знакомые, столовая и кухня.
– Прятать что-нибудь там папенька бы никогда не стал, –
поясняла Татьяна Борисовна, – слишком много посторонних имели доступ в эти
помещения.
На третьем этаже, в правом крыле, помещались покои Танечки:
детская, классная комната и спальня няни. Слева жили камердинер Бориса, две
горничные и повар-француз. Может, вам покажется странным, что детские покои и
комнаты прислуги находились на одном этаже. Но, во-первых, их разделял огромный
холл, девочка никогда не сталкивалась с обслуживающим персоналом, а во-вторых,
так уж было принято в те годы. Детей любили, давали им отличное образование и
безукоризненное воспитание, но… Но до шестнадцатилетия наследников в гостиную
не пускали. Когда в доме намечался прием, детям накрывали отдельный стол.
Такова была система воспитания.
Сыновья и дочери обращались к родителям на «вы», никаких
ночевок в большой кровати матери или фамильярных отношений с отцом. Между
старшим и младшим поколением соблюдалась дистанция, впрочем, тот, кто читал
писателей XIX века, и без меня знает о привычках дворянства тех, канувших в
пучину времени, лет. Поэтому Татьяна Борисовна сообразила, что и на третьем
этаже ничего не могло быть схоронено. Оставались комнаты на втором. В них жили
Борис и Дарья. Огромные спальни, кабинет, гардеробная, библиотека, ванные
комнаты, где-то там, в анфиладах, и таилось сокровище.
– Поймите меня правильно, Дарьюшка, – вещала Татьяна
Борисовна, – я, слава богу, отлично обеспечена, совершенно не нуждаюсь, сыта,
одета, обута. От матушки остались кое-какие сбережения. Поверьте, материальная
сторона клада меня не волнует. Ну, рассудите сами, кому мне оставлять
накопленное? Муж умер, единственный сын погиб…
Из родственников только внук да невестка. Но она
отвратительная женщина, хамской крови. Странно, что Костя решил именно ее взять
в жены. Мне не хочется даже упоминать ее имя и фамилию, гадкая особа, к тому же
нечиста на руку. Ну а с внуком я тоже практически не общаюсь. В детстве он был
вылитый Костик и радовал меня этим, а потом начал все более и более походить на
мать, отношения наши свелись к нулю.
Правда, последнее время невестка стала мила, пару раз
заглядывала в гости, приносила отвратительные, псевдошоколадные конфеты. Я,
наивная душа, решила попробовать одну, чтобы сделать жене Костика приятное.
Раскусила шоколадку, вроде ничего, хотя, конечно, дрянь отменная. А через
десять минут мне стало плохо, в голове все завертелось, легла в кровать и
провалилась в сон до следующего обеда. Понятное дело, что шоколадка была
испорченной. Я потом на коробке срок годности нашла, представьте, душенька, он
истек за два месяца до того числа, как бонбоньерка на стол попала! Естественное
дело, мой организм, привычный к хорошим продуктам, не вынес и отреагировал
столь странным образом, хотя…
Она внезапно замолчала.
– Что? – тихонько поторопила я пожилую даму.
– Понимаете, душенька, – с достоинством ответила Татьяна
Борисовна, – вот моя новая родственница, тоже Дарья Ивановна Васильева, ну та,
которая письмо принесла, припоминаете?
Я кивнула. Еще бы не помнить. Только никакая она не Дарья
Ивановна Васильева, а Ксения Шмелева, решившая поживиться за чужой счет.
– Вот она, милая такая девушка, – продолжала Алтуфьева, –
стала сюда каждый вечер заглядывать. Она сирота, вот душенька и тянется к
пожилым людям.
Я вздохнула. Бедная Татьяна Борисовна, считающая всех,
носящих имя Дарья, своими родственниками обмануть старушку ничего не стоит. А
между прочим, у Ксении жива мать, кстати, очевидно, весьма энергичная особа,
если вышла на пороге семидесятилетия замуж.
– Она тоже привезла конфеты к чаю, но свежие, вкуснейшие, –
повествовала старушка, – и вот удивление! Я, душечка, всю жизнь бессонницей
маюсь, а тут съем пару шоколадок, и веки прямо каменеют, бегу в кроватку, а
просыпаюсь затем около полудня. Я сначала решила, дело в погоде, но потом
поняла – шоколад. Это он на меня лучше таблеток действует.
Я опять вздохнула. Конфеты тут ни при чем, вернее, ассорти,
выпускаемое на фабрике, абсолютно безвредно. Просто Ксюша накачала вкусные
«Трюфели», «Белочки» или «Мишки» лошадиной дозой снотворного. А когда
доверчивая Татьяна Борисовна удалялась в опочивальню, девица вновь входила в
квартиру и принималась за обыск. Очень уж Шмелевой хотелось получить богатство!
– И вы ей рассказали про тайный вход, – скорей
утвердительно, чем вопросительно сказала я.
– Как-то само собой вышло, – ответила старушка, – мы вспоминали
прошлое, ну я и обмолвилась невзначай. Она пришла в такой восторг, пару раз
туда-назад сбегала по лестнице, все ахала и восклицала: «Господи, как здорово!»
– Татьяна Борисовна, а кто еще в курсе существования
винтовой лесенки?
Пожилая дама принялась загибать пальцы:
– Естественно, мой супруг, потом сын и его жена, вот не
знаю, сообщила ли она внуку… Олег Николаевич…
– Это кто?
Татьяна Борисовна зарделась.
– Первый директор книжного магазина, помните, я
рассказывала, мы с ним нежно дружили, еще Елена Карелина, которой принадлежит
«Офеня», Дарья Ивановна и вы, ангел, все на этом.
Глава 30
Лежа на диване и ощущая, как Хучик мирно сопит у меня под
боком, я размышляла о ситуации. Значит, так, подведем итог, расставим точки над
«i», систематизируем наблюдения, подобьем бабки…
