В Париже вы не найдете даже двух семей, делящих одну
жилплощадь. Впрочем, это неверно. В столице Франции тоже существуют коммуналки,
только их там называют «коммунами». Объединяются несколько студентов и снимают
квартиру. Арендную плату раскладывают на всех и живут в свое удовольствие:
дешево и весело. В молодости даже приятно не спать до утра, а всякие мелочи,
типа занятой соседом не вовремя ванной, совсем не тяготят. Впрочем, существуют
и семейные общежития. Чаще всего там обитают хиппи или люди, объединенные
религией, – буддисты, кришнаиты.
От московских коммуналок эти поселения отличает только одна,
зато глобально принципиальная, вещь. Семьи никто не селил вместе насильно. Они
сами решили вести совместное хозяйство и в любой момент могут, собрав вещи,
детей и домашних животных, съехать в другое место. Поэтому в коммунах редко
возникают ссоры на бытовой почве. Там не ругаются, кому мыть туалет или
коридор, не подсыпают друг другу соль в суп и не обижают чужих детей. Там кипят
страсти по иным поводам. Ну, к примеру, кто главнее, Будда или Христос? Стоит
ли употреблять наркотики, и как избавить мир от СПИДа.
В парижской коммуне жить забавно, в московской коммуналке
жутко. И чаще всего люди, понимая, что от ненавистных соседей никогда не избавиться,
пускаются во все тяжкие, портя жизнь окружающим. Каких только «приколов» не
рассказывали мне в свое время подружки, вынужденные делить кухню с другими
бабами! Поверьте мне, вынутая из западни и засунутая в сахарницу к соседям мышь
не самая омерзительная затея. Впрочем, справедливости ради, следует отметить,
что в некоторых коммуналках устанавливаются семейные отношения, но это скорей
редкое исключение.
Значит, Надя Колпакова тоже из несчастных, вынужденных мыть
места общественного пользования по графику. Я добралась до второй квартиры и
вздохнула. Нет, Колпакова живет одна.
Створки были обиты элегантной темно-вишневой кожей, а ручка
осталась бронзовая, явно старинная, очень подходящая по стилю к чугунным
перилам и ажурным прутьям.
На звонок никто не отвечал. Все ясно, Надежда на работе.
Я вздохнула и, сев на подоконник, принялась рыться в
сумочке, разыскивая сигареты. Удивительное дело, какого бы размера ни купила я
ридикюль, вещи мигом пропадают в нем, как в черной дыре. Звонящий телефон ищу бесконечно,
а когда наконец его вытаскиваю, он, как правило, уже молчит. Теперь,
пожалуйста, куда-то подевались «Голуаз». Курить хотелось смертельно, чтобы
ускорить процесс поисков, я вытряхнула содержимое сумки на широкий подоконник и
увидела связку ключей погибшей. На колечке болтались длинная узкая палочка с
зазубринками и толстый «английский» ключик. Имелся и брелок, большая цифра 2.
Неожиданно в моем мозгу что-то щелкнуло, я сгребла вещи в
сумочку, подошла к двери и ткнула палочкой со штырьками в небольшое круглое
отверстие. Через пару секунд она открылась, и я вошла в темноватое помещение.
Пахло тут, как в оранжевых «Жигулях», сладкими духами, явно
дорогими, но мне незнакомыми. Я осторожно нажала на выключатель, под потолком
вспыхнула большая старинная люстра с колпачками из синего стекла. Мрачно, но
стильно. Так же необычна, но очень элегантна оказалась и вся обстановка.
Вопреки ожиданиям тут было только три комнаты, правда,
большие, просторные, в каждой имелось по два окна. Уже через десять минут стало
ясно: Надя Колпакова обитает одна. В ванной, в стаканчике тосковала
единственная щетка, на крючке висел розовый махровый халатик, а полочка под
зеркалом была забита исключительно косметикой. Никаких лосьонов после бритья и
мужских дезодорантов, никаких детских вещей и игрушек.
На огромной кухне в шкафчике стояли крохотные, почти
кукольные кастрюльки, и я окончательно убедилась: Надя живет, вернее, жила
одна. Имеющая семью женщина купит себе под суп трехлитровую «тару».
Я была почти уверена: это Надежду нашли в железном шкафчике.
Не знаю, откуда у меня появилось это ощущение, но оно превратилось в
уверенность, когда в спальне, на тумбочке возле шикарной кровати из красного
дерева, я обнаружила пакет с фотографиями, явно недавно принесенными из
«Кодака».
На первом снимке улыбалась миловидная блондинка с голубыми
глазами. И это была та самая несчастная, найденная в неестественной позе в
раздевалке книжного магазина. Я не видела лица убитой, но хорошо запомнила
одежду: ярко-зеленый пиджачок и брючки цвета солдатской гимнастерки. Приветливо
смотрящая в объектив девушка была одета именно таким образом.
Я села на кровать и уставилась на фото. Вот оно как!
Погибшую звали Надя Колпакова. А при чем тут паспорт на имя Дарьи Ивановны
Васильевой?
Не успела я поразмышлять на эту тему, как раздался резкий
звонок. На тумбочке подпрыгивал телефон. Совершенно забыв, что нахожусь в чужом
доме, я моментально схватила трубку.
– Алло.
– Надька, – затарахтел высокий голос, – ну ты, блин, даешь,
заболела, что ли?
– Да, – на всякий случай осторожно сказала я, –
простудилась!
– Эй, Надька, это ты? – настороженно спросило сопрано. – Что
у тебя с голосом?
Я быстро зажала пальцами нос и прогундосила:
– Что, что, насморк, а это кто?
– Я, не узнала?
– Нет.
– Ну ты даешь!
– Извини, только мне уши заложило от простуды, кто это?
– Дина.
– А-а-а, – протянула я, – привет, как дела?
– Совсем обалдела, – проревела собеседница, – я жду тебя с
самого утра! Если передумала нам деньги давать, так и скажи, нечего из меня
кретинку делать!
– Да нет, поделюсь с удовольствием. – Я решила не упускать
возможности познакомиться с подругой Нади. – Извини, заболела, вот и не пришла.
– Ничего, – явно повеселела Дина, – главное, что дашь!
– Сколько?
Повисло молчание, потом собеседница осторожно спросила:
– Тебе совсем плохо?
– Ну, понимаешь, обпилась вчера всякой гадостью, чтобы
температуру сбить.
– Тысячу обещала.
– Долларов?
– Рублей! – заорала Дина. – Мы не ты, нам и сто рублей
деньги.
– Хорошо, хорошо, – забубнила я в нос, – привезу, не
переживай.
– Ты ко мне приедешь или я к тебе?
– Давай на нейтральной территории.
– Где?
– Ну… «Макдоналдс» на Тверской знаешь?
