Я в недоумении поглядела на несчастное существо. Теперь оно
уже не плакало, а икало, худенькое тельце мерно вздрагивало, тоненькие лапки
безвольно лежали на грязной плитке.
Я решительно подхватила котенка, потом сдернула с головы
вязаную шапочку и сунула туда найденыша. Ремонта у нас нет и не предвидится, а
полы покрыты линолеумом. Даже если котенок и будет делать лужи, то невелика
беда.
До метро я неслась бегом, непокрытая голова мигом замерзла.
У самого входа в подземку меня неожиданно поймала цыганка.
– Эй, красавица, подскажи, где тут хлеба купить?
Я знаю, что уличные гадалки начинают разговор с самой невинной
фразы, и хотела молча прошмыгнуть внутрь, но черноволосая девушка ухватила меня
за рукав.
– Эй, тебе говорю, Даша.
Удивленная, я притормозила.
– Откуда знаешь мое имя?
– Чего его знать, – усмехнулась девчонка, –
на лбу написано. Счастливая ты, хочешь погадаю?
– Я бы не прочь, да денег нет, уж извини, поищи другого
клиента.
– Просто так наворожу.
Я удивилась еще больше.
– Почему?
– День у тебя такой.
– Какой?
– Судьбоносный, – спокойно сказала цыганка, –
вот вижу богатство, дом большой, кирпичный, ты в золоте, дети около, полна
коробочка, и внуки будут, мальчонка да девочка… Нищета уйдет, всю жизнь, а жить
тебе до 104 лет, счастье с тобой останется. Знаешь почему?
– Нет, – ошарашенно ответила я, прижимая к себе
шапочку с молчащим котенком.
– Ты свою судьбу сегодня на лестнице подобрала, –
ответила смуглянка и быстрым шагом ушла, не взяв у меня ни копейки.
Хотите верьте, хотите нет, но все вышло именно так, как она
говорила. Через год после появления в нашем доме кошечки, названной Клеопатрой,
Наташка вышла замуж за француза.
Клепа оказалась необыкновенным созданием, тихим, ласковым,
интеллигентным. Наслушавшись рассказов разных людей о кошачьей вредности, я
ожидала от нее проявления вздорного характера. Но нет, она не царапалась, не
орала по ночам, не прыгала в форточку и не таскала со стола мясо. Клепочка
быстро выучилась ходить в туалет, причем начала пользоваться унитазом, а не
лоточком, где лежала старая газетка. О наполнителях для сортира Москва в те
годы не слыхивала. В отличие от многих кошачьих, она была всеядной и с
одинаковым удовольствием ела мясо, рыбу, творог и кашу. Спать стала со мной в
кровати, я, наверное, патологически не брезглива, а потом Клеопатра превратилась
в члена семьи. Именно она воспитывала всех остальных наших животных, причем
делала это серьезно. Бандюше не раз доставалось от нее за неподобающее
поведение, поэтому наш клыкастый питбуль до обморока боится всех кошек.
Единственная, кто ни разу не получал от нее оплеуху, это Жюли. Йоркширская
терьериха прибыла к нам в дом вместе со своей хозяйкой, няней Серафимой
Ивановной, нанятой для близнецов. Жюли едва исполнилось несколько месяцев, она
сейчас-то не превышает по размеру карманное издание детектива, а в то время и
вовсе была крошкой. Клеопатра, воспитавшая в своей жизни безумное количество
котят, очевидно, приняла Жюли за новую, невесть откуда взявшуюся дочку и
принялась пестовать собачку. Она вылизывала Жюли, таскала, пока могла, за
загривок по всему дому, грела по ночам и шипела на Снапа, пытавшегося поиграть
с йоркширихой… Жюли выросла, но приемной матери не забыла. Собачку и Клепу
связывает нежная дружба, их часто можно видеть на диване, спящих бок о бок. А
кошка – это не человек. Она никогда не устроится на ночлег возле того, кто
вызывает отрицательные эмоции.
Но и на солнце случаются пятна. Клепа не любит, когда ее
заставляют делать что-то вопреки кошачьей воле. Впрочем, мы никогда не
принуждаем ее, потому как знаем: Клеопатра способна отомстить мучителю. Нет,
она не станет дергаться, царапаться и выть! Это выше ее достоинства. Клепочка
попросту описает человека, дергающего ее за хвост.
– Это что? – повторил Борис, недоуменно
разглядывая мокрые брюки. – Что?
– Говорила же, – хихикнула я, – не трогай
кошку – и вот результат!
– Ну, пакость! – завопил режиссер и швырнул Клепу
в кресло. – Ну и воняет, жуть!
Кошка, упав на подушку, коротко мяукнула. В ту же секунду,
поняв, что мамочку обидели, Жюли кинулась на Бориса и, недолго думая, вонзила
мелкие, но острые и крепкие зубы в щиколотку мужика.
– Ой, ой, ой, – завопил тот, тряся ногой, –
пошла прочь, идиотка!
Но Жюли не отпускала добычу и злобно рычала, если бы она
могла, то растерзала бы обидчика. Клепа преспокойно вылизывалась в кресле, но
терьериха хотела отомстить по полной программе.
– Уйди! – заорал Боря и отшвырнул Жюли.
Та взвизгнула. Теперь возмутился всегда спокойный, даже
апатичный Хуч. Жюли, его любимая женушка, рыдает от боли! Издав боевой клич,
мопс кинулся на Борю и ткнулся тому в ноги. Режиссер, не ожидавший нападения,
заорал.
– Сумасшедший дом!
Рукой он нащупал столик, схватил журнал «Четыре сезона»,
роскошное, толстое, шикарное издание, рассылаемое обеспеченным людям, и с
треском опустил его на мопса. Хуч упал и завыл. Боря перевел дух и спросил:
– Они белены обожрались?
Я не успела ответить, потому что старая, слепая и глухая
Черри, оскалив желтые, но довольно большие зубы, возникла перед режиссером.
– Э-э-э, – предостерегающе поднял руку с журналом
Боря, – поосторожней!
Голос его прозвучал грубо и резко. И это было ошибкой
режиссера. Черри вовсе не собиралась кусать мужика, она всего лишь его пугала.
Но Снап, считающий дряхлого пуделя своей подругой, подскочил к Борису и издал
громкое:
– Р-р-р.
– Убери их всех, – завопил постановщик, –
немедленно!
Испуганный Федор предпочел выйти в коридор.
– Фу, Снап, – велела я.
Но ротвейлер продолжал рычать. Он у нас злится крайне редко,
на моей памяти это случилось только один раз, когда Катерина пролила ему на
спину кружку горячего какао. Но, видно, Борис просто капитально надоел Снапу.
Крикливый, шумный, вечно с вонючей сигаретой во рту…
– Р-р-р.
– Прекрати, Снап, – приказала я, великолепно зная,
что пес не укусит парня.
