Книга Дорога без следов, страница 66. Автор книги Василий Веденеев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дорога без следов»

Cтраница 66

Почти десять лет спустя эти два человека — Георгий Маленков и Лаврентий Берия — будут молча стоять у потертого дивана в почти пустой и холодной комнате на «ближней» Кунцевской даче. А на диване, в бессознательном состоянии, никого не узнавая и предсмертно хрипя, будет лежать тот, кого они привыкли всю жизнь панически бояться и называть только «товарищем Сталиным», а за глаза «сам» или «хозяин». Он действительно был хозяином огромной державы.

Георгий Маленков будет держать свои туфли под мышкой — он так и войдет в покои внезапно очень тяжело заболевшего «вождя трудящихся всей земли» в носках, все еще не в силах поверить, что вот-вот наступит новая эра, и не в силах освободиться от давно привычного страха перед «вождем», но уже вынашивая в голове планы, как ему самому поскорее стать первым лицом в государстве и превратиться в очередного «хозяина».

Еще через несколько месяцев ранее всесильный Лаврентий Павлович Берия будет внезапно арестован, тайно осужден и казнен, а сам Георгий Маленков закончит свои дни в полной безвестности. Сначала он будет директором электростанции в провинции, потом персональным пенсионером. А Берию, возможно, убьют прямо в его доме…

Однако сейчас их божество еще живо, сами они всевластны и всесильны, а впереди долгие десять лет, но они ничего не знают и уверены, что впереди — вечность.

И Берия действительно вызвал полковника Саркисова.

— Надо решить некоторые наболевшие вопросы, Рафаэль Семенович, желательно не откладывая, прямо сегодня…

* * *

Красные кони бешеным галопом скакали по несжатым полям, сплошь изрытым воронками разрывов снарядов, и оглушительный топот огненных коней с длинными развевающимися на ветру гривами черного дыма сливался с тяжким гулом канонады и натужным ревом самолетных моторов. Клочьями висела на глубоко вбитых в грунт, но уже покосившихся кольях рваная колючая проволока заграждений. Бугрилась и жутко вздрагивала земля, а он, прижимаясь к ней всей грудью, упрямо полз и полз вперед, не обращая внимания на короткий посвист пуль над головой, полз, одержимый только одним желанием — скорее довести горестную весть до родного товарища Сталина.

Рванулись вдруг в сторону горячие огненно-красные кони, храпя и роняя с противно звенящих раскаленных удил желтоватую пену, взметнулись красно-черные кусты разрывающихся снарядов, натужно завыли немецкие самолеты, переходя в пике и поливая свинцом землю, а конная лава вдруг повернула и понеслась прямо на него. Все ближе и ближе плотоядно оскаленные морды лошадей, покрытые пеной, все громче топот копыт, все нестерпимее жар, идущий от подобных кошмару всадников…

Он быстро вскочил, лихорадочно осматриваясь, ища глазами, где бы укрыться от конницы, и неожиданно увидел показавшуюся странно знакомой речку, покрытую тонким полупрозрачным льдом, под которым густо синела вода. Быстрая, не застывшая льдом на глубине, кажущаяся черной над равнодушными бездонными омутами. Туда? Но лед предательски тонок, а у него нет ни шеста, ни слеги.

По крутым берегам торчали из грязного снега тонкие прутики краснотала, а над ними свечами упирались в низкое серое небо прямые березы с редкими черными отметинами на стволах. Разве поможет прутик на льду, разве сломить ему такую березу? А его ждут, на него надеются, ему верят… Сам товарищ Сталин ждет, верит и надеется!

Захрустел под его ногами тонкий лед, и босые ступни словно ожгло холодом, а сзади подгоняет нестерпимый жар и грозный тяжкий топот огненных коней. Лица всадников никак не разглядеть, не уловить выражение их глаз — только тяжкий топот копыт, гул и жар.

Скорее, скорее на другой берег: там спасение, там встретят свои, помогут, защитят, примут принесенную им горькую весть и отправят дальше, в Москву, в Кремль, туда, где не смыкая глаз ждет его товарищ Сталин.

Какой же крутой у берега речки обрыв, как тяжело по нему взбираться наверх: словно железными обручами перехватывает дыхание и ужасно кружится голова. Но он знает, что взберется и обязательно дойдет!

Огненные кони с маху, на полевом галопе влетели на лед, и тот сразу треснул под ними, а темная вода над омутами тут же превратилась в облако белого пара. Но не ласкового и теплого, как в бане, согревающего усталое тело, а злого и жгучего, готового задушить, охватив со всех сторон, и как бы шутя и играя, растопить, заставить осесть и пролиться лужицей на землю, насквозь пропитанную своей и чужой кровью. А молочно-белый, горячий злой туман, сделав свое поганое дело, унесется дальше с буйным ветром, который лихо погонит его, хохоча и завывая, заплетая, как девичью косу, между стволов деревьев, сдирая им, как грубым наждаком, кору и оставляя после себя выжженный черный лес.

Почему вдруг ноги отказываются слушаться, какая неведомая сила удерживает его, не дает сдвинуться с места и бежать? Бежать как можно дальше от страшного удушающего облака пара, в котором смутными розовыми пятнами уже проглядывают груди разгоряченных бегом огненных конец, успевших преодолеть водную преграду и перебравшихся через реку.

Неумолимо наползает удушливый белый пар, трещат волосы на непокрытой голове, легкие словно забиты песком и нестерпимо щиплет глаза, но нет сил стронуться с места, стать легче ветра, подняться на нем, как на крыльях, и улететь прочь. Нет возможности твердой рукой схватить под уздцы какого-нибудь горячего коня, вспрыгнуть в седло и, прикрываясь ладонью от разметавшейся на ветру жгучими языками гривы, ускакать в широкие, перепаханные взрывами и танковыми траками поля, потеряться в них, став маленькой точкой на горизонте, исчезающей на фоне задымленного неба…

Все ближе и ближе тяжелый смертельный топот, как молотами по наковальням бьют алмазно-твердые копыта, высекая искры из камней, отбрасывая назад комья вывороченной земли. И вот уже красно-рыжие кони вихрем вырвались из облака пара и неудержимо несутся прямо на него — такого маленького и жалкого против лавины раскаленных стальных мышц, алмазных копыт, железных сердец-моторов, не знающих жалости и усталости, не ведающих любви, сострадания, милосердия и прощения.

Могучая, как паровоз ФД, грудь огненной лошади ударила его и сбила наземь, отбросив далеко в сторону, под копыта других коней, несущихся во весь опор к неизвестной цели. На секунду мелькнуло над ним круглое раскаленное брюхо, и начали бить по груди и голове копыта, сравнивая с пропитанной кровью землей, вышибая из ослабевшего тела едва держащийся в нем дух, размазывая плоть между корней, камней, лишаев и мха…

— А-а-а! — дико закричал Семен Слобода и… пришел в себя.

Он лежал на узкой больничной кровати, пристегнутый к ней широкими ремнями из брезента, укрытый грубым солдатским одеялом, одетый в линялую синюю больничную куртку и застиранные бязевые подштанники. Около кровати стояли какие-то незнакомые люди в белых халатах. У некоторых под халатами виднелись военные гимнастерки. Значит, он дошел, добрался, он у своих и товарищ Сталин непременно все узнает?

Губы стоявших около постели шевелились, они о чем-то говорили, но слов Семен понять никак не мог — мешал непрекращающийся гул в голове, как будто oн все еще находился там, в страшном черном лесу, где ползло облако удушливого белого пара, скакали горячие огненные кони и с жутким воем пикировали самолеты. Странно видеть шевеление губ и ничего не слышать, словно люди отделены от тебя стеклянной стенкой. А на душе наступило успокоение — он дошел, он у своих, — и Слобода улыбнулся, слабо раздвинув спекшиеся от жара потрескавшиеся губы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация