Книга Взять свой камень, страница 22. Автор книги Василий Веденеев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Взять свой камень»

Cтраница 22

И как теперь с Вовкиной аспирантурой, даже с окончанием института, наконец? Немцам не объяснишь, что у парня недюжинные способности. И другая беда: подготовить и обучить тех ребят, что прямо со школьной или студенческой скамьи пошли по повесткам в военкоматы, научатся стрелять в цель и ходить строем, но успеют ли большинство из них стать настоящими бойцами, такими, которые обязательно возвращаются из битвы и берут из кучи оставленных перед уходом камней свой камень?

Трофимов раздумывал над тем, как неожиданно распорядилась им военная судьба — пришлось оставить свою часть и готовиться лететь в неизвестность. Нет, прыгать в тыл врага он не боялся — иначе зачем связывал свою судьбу с десантными войсками? Но вот эта таинственность, заучивание явок и паролей! Разыскивать в немецком тылу, как иголку в стоге сена, пропавшую машину с пограничным капитаном или спецэшелон казалось ему делом нереальным, заранее обреченным на неудачу. Ну, допустим, найдут они поезд — и что дальше? А если там немцы? Что можно сделать впятером? Да еще бойцом, настоящим бойцом, он считал, кроме себя, только одного капитана…

Егоров нервничал. Он еще никогда не прыгал с парашютом ночью, да еще затяжным прыжком, но не хотел, чтобы кто-нибудь заметил в нем хотя бы тень неуверенности. Хорошо бы сейчас поболтать с ребятами, но все молчат. И Николай тоже был принужден молчать.

Прикрыв глаза, он сначала считал до тысячи, потом надоело пустое занятие, а в голову все равно назойливо лезли дурные мысли, как наяву представлялся раскрытый люк самолета, за которым черная темнота, и в эту темноту надо себя заставить шагнуть, провалиться в нее, не видя земли, не зная, далеко ли она или совсем рядом, не зная даже, на какой высоте идет самолет. Хотя высота должна быть приличной: иначе парашют просто не раскроется. И прыгать ему вторым, вслед за Колючим. Хорошо хоть не первым…

Чтобы отвлечься, он начал вспоминать, какие сигналы сбора группы надо подавать на земле, как погасить купол парашюта и куда его деть потом, чтобы не обнаружили…

Тихий сожалел, что начавшаяся война не дала ему возможности принять участие в первенстве округа по вольной борьбе. Как раз сейчас он был в самой лучшей спортивной форме — даже тяжелый кросс пробежал нормально, без особого напряжения. И еще помогал чем мог Сашке Попову, которого капитан не захотел взять в группу. Зря не захотел — Сашка мировой парень, веселый, знает множество анекдотов, мастерски их рассказывает и мог бы заменить в случае чего радиста.

Но зачем теперь об этом — Сашка остался на базе. Может быть, его позже пошлют в тыл с другой группой, а может, просто направят в действующую армию, списав из спецподразделения. Зверев и сам хотел бы на фронт, а то вдруг кончится война без его участия, даже ни одного фашиста подстрелить не успеешь. Обидно! Все вернутся с орденами и медалями, а он так и будет стыдливо носить на груди только значки ГТО и «Ворошиловский стрелок». Одна надежда, что, выполнив задание, можно рассчитывать на медаль.

Вернуться домой с медалью на груди — предел мечтаний! Пройти по улицам родной Ухты, сверкая новенькой наградой, свысока поглядывая на не успевших понюхать пороха парней, сгрудившихся кучкой перекурить у городской танцплощадки, купить билет и пригласить на танец самую красивую девушку…

Машина катила по тихим ночным улицам, не сбавляя скорости, проскакивала переулки, торопясь к аэродрому, на котором, прогревая моторы, вращал винтами транспортный самолет…

* * *

В самолете сидели на лавочке вдоль борта, горбатые от парашютов, увешанные снаряжением, мешками, оружием. В призрачной темноте салона лица ребят казались Антону размытыми, бледными пятнами с темными провалами глаз. Ровно, на одной басовитой ноте, гудели моторы. Ночь была ясная, но летчик сумел-таки найти полосу облачности и нырнул в нее, как под одеяло.

Мысленно Волков вновь и вновь проверял себя — не упустил ли чего в спешке, неизбежной при экстренном вылете на задание. Еще раз предупредил, чтобы не суетились при прыжке, а то парашют может свернуться колбасой, не успев поймать в разворачивающийся купол поток встречного воздуха; распределил всех по весу, чтобы меньше был разброс при приземлении. Первым прыгал Колючий, за ним — Любитель, следом — радист, потом — Тихий и наконец последним — сам Волков.

Перед выездом на аэродром Колесов выдал ему удостоверение — небольшое, размером примерно в два спичечных коробка, прямоугольничек плотного чуть желтоватого шелка с мелкими строками типографского текста и вписанными в него специальной тушью званием, фамилией владельца и подписью заместителя наркома, скрепленной печатью. Антон повертел в руках шелковку, разглядывая ее: капитан Хопров — таковы его фамилия и звание на время пребывания во вражеском тылу. И нет пока больше, до возвращения назад, Антона Ивановича Волкова, капитана Красной Армии — есть только капитан Хопров, которому даны огромные права…

Надежно спрятав шелковку, Антон молча пожал руку Колесову и пошел к машине. О плохом думать не хотелось — принимать чужое имя стало привычным, но как привыкнуть к мысли, что можешь погибнуть, так и оставшись для всех, кроме узкого круга посвященных, капитаном Хопровым?.. Нет, лучше о таком не думать совсем… Пусть они идут на задание практически без риска остаться в живых, идут, чтобы спасти множество чужих жизней, но он, взяв на свои плечи ответственность за дело и жизни членов группы, должен сделать все, чтобы выполнить поставленную задачу и вернуться. Обязательно вернуться и привести с собой ребят. Нет у него права не возвращаться!

Самые широкие права дает ему шелковка-удостоверение, кроме одного — погибнуть, не выполнив задания. Как же тогда те, кто надеется на него, как мама, Вовка, Валя, с нетерпением ждущая писем и звонков по телефону, как ребята из его группы, притихшие на лавочке в салоне транспортника?

Волков поднес к глазам часы: скоро они будут на месте, а там — прыжок в темноту и неизвестность. Страшно, когда на своей, родной земле тебя ждет внизу смертельная опасность — страшно, дико и противоестественно, как сама война.

Он поглядел в иллюминатор на противоположном борту и подумал, что сейчас, в самом начале боевых действий, когда линия фронта постоянно меняется, ее перелет, да еще ночью, должен пройти удачно. И летчик ему понравился — немногословный, средних лет майор, — он сам проверил, как они расселись в салоне, и, закрывая за собой дверь пилотской кабины, пообещал:

— Доставим!

Такие мужики всегда надежны и работящи: они делают свое дело без трескотни и шума, зато основательно.

Открылась дверь пилотской кабины, вышел один из летчиков, подошел ближе и, наклонившись, прокричал:

— Фронт прошли!.. Гремит внизу!.. Готовьтесь! — и направился к люку.

Повозившись с замками, открыл его: в салон сразу ворвался поток свежего воздуха, холодным языком лизнул лица и руки. Самолет накренился и загудел на развороте, и тут же замигала лампа над дверью пилотской кабины. Стоявший у люка летчик призывно взмахнул рукой.

Антон встал. Поднялись остальные, построившись в затылок друг другу, двинулись к открытому, казавшемуся черным провалу люка.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация