– Еженедельник «Библиофил».
– Вас соединить с пресс-службой?
– Будьте любезны.
На этот раз ответил мужчина. Не давая ему опомниться, я
затарахтела:
– Добрый день, еженедельник «Библиофил». Наши читатели
страшно хотят узнать поподробней о фантасте Сергее Сомове. Очень надеемся
сделать с ним интервью.
– Вы можете перезвонить через пару минут?
– Конечно, – обрадовалась я и пошла за «Скандалами».
Спустя примерно четверть часа я в великолепном настроении
катила в сторону метро «Аэропорт».
Сомов оказался дома и, пытаясь скрыть радость, сказал мне:
– Если хотите, можете приехать прямо сейчас.
Сергей оказался совсем молодым, на вид не старше Аркашки.
Но, когда мы из полутемной прихожей прошли в огромный, захламленный кабинет,
стало понятно, что парню хорошо за тридцать. И красавцем он не является.
Тщедушная фигурка, мелкие черты лица и буйные кудри светло-каштанового цвета,
спадавшие все время на его изможденную мордочку.
Очевидно, он жил один, потому что даже я, более чем спокойно
относящаяся к беспорядку, не потерпела бы такой бардак. Все пространство
комнаты было завалено книгами. Они не только теснились в бесчисленных полках,
висевших даже над входной дверью, но и лежали повсюду пыльными стопками: на
полу, подоконнике, столе, в кресле… На спинке стула висела, наверное, вся
одежда литератора: джинсы, брюки, рубашки, куртка, на полу валялись какие-то
тряпки, оказавшиеся при более детальном рассмотрении носками, и повсюду стояли
грязные чашки и переполненные пепельницы.
– Очень хорошо, что вы заглянули, – радовался Сергей, –
сейчас, секундочку.
Быстрым движением он открыл бар, вытащил оттуда бутылку
«Гжелки» и коробочку зефира в шоколаде. Затем привычной рукой наплескал в
хрустальные фужерчики прозрачную жидкость и сказал:
– Ну, со свиданьицем.
Мне стало грустно. Алкоголизм – профессиональная болезнь
российских литераторов. Не надо думать, что поголовное пьянство свойственно
было только мастерам социалистического реализма. Отнюдь. Приложиться к бутылке
любил и великий баснописец Крылов, и сатирик Гоголь. Не раз видели в хорошем
подпитии и Тургенева, воспевавшего красоту чувств. Чего уж тогда было ждать от
«глашатая революции» Максима Горького? Говорят, находясь подшофе, он обожал
напевать своим внучкам, Марфе и Дарье, песенку собственного сочинения:
Диги-диги-дигли
Диги-диги-талис
Вот мы и достигли,
Вот и долетались.
Вспоминая, наверное, в этот момент своего Буревестника.
Запои Алексея Толстого, прогулка по Москве голого Есенина… Все это хорошо
известно в определенных кругах. В писательском городке Переделкине есть
небольшой магазинчик, дружно называемый всеми «Фадеевка». Именно в нем пропил
известный советский писатель Александр Фадеев гонорары за романы «Молодая
гвардия» и «Разгром», кстати, и Государственная премия осталась здесь же.
Говорят, его мучила совесть, якобы по ночам он видел тени писателей,
отправленных им в лагеря и тюрьмы. Завершилось все, как известно, плохо, Фадеев
покончил с собой на переделкинской даче, и некоторое время дом стоял пустой.
Потом в него, не побоявшись, въехал прозаик W.
Однажды утром он вылетел с криком на улицу и понесся к
своему соседу, писателю Аркадию Николаевичу Васильеву.
– Что случилось? – удивился Васильев, увидав синего W. – Ты
заболел?
– Нет, – забормотал тот, – ко мне пришел Фадеев, страшный, в
халате…
– Ты уверен? – спросил недоверчиво атеист Аркадий
Николаевич. – Ничего не перепутал?
– Нет, – лязгал зубами W, – в халате, с бутылкой.
– Ну раз с водкой, – вздохнул непьющий Васильев, – то это
точно он, сомнений нет.
Сомов крякнул и, отвернувшись, закашлялся. Я быстро вылила
водку в открытую дверцу письменного стола и, мило улыбаясь, взяла зефирку.
Примерно полчаса Сергей рассказывал о себе. Приводить тут
его слова не имеет никакого смысла, суть их была проста. Он, Сомов, гениальный,
талантливее всех ныне живущих и умерших. Но, к сожалению, сейчас все решают
деньги, поэтому его печатают редко и неохотно. Надо бы раскрутиться, но все
журналюги такие сволочи и требуют за каждую публикацию баксы. А где их взять,
коли гонораров кот наплакал?
Страстная речь прерывалась время от времени звяканьем
бутылки и лихим опрокидыванием рюмки. Я старательно отправляла свою дозу
спиртного в стол.
Наконец Сергей слегка успокоился. Один из моих бывших мужей,
Генка, был алкоголиком. Вся его жизнь – это сплошной запой с короткими светлыми
моментами, когда мужик изо всех сил пытался найти денег на очередной ящик
водки. Люди покупают спиртное бутылками, а Генасик брал ящиками… Так вот,
прожив с ним жуткий год, я хорошо теперь знала, что у пьянчуг случаются разные
стадии опьянения. Сначала они безудержно жалуются на жизнь и окружающих врагов,
следом их охватывает чувство глубокой любви ко всему человечеству, затем
наступает пора фразы «ты меня уважаешь?» и завершается все либо разудалой песней,
переходящей в молодецкий храп, либо дракой, в свою очередь плавно перетекающей
в тревожный сон.
Сомов явно начал испытывать ко мне самые светлые чувства.
Посчитав момент подходящим, я вытащила из сумочки книжонку и попросила:
– Поставьте автограф. Это мое любимое произведение.
Глава 27
Сергей с готовностью схватил ручку, раскрыл «Разговор с
крысой», наткнулся глазами на строчки и побледнел.
– Откуда у вас эта книга?
– Из магазина, – пожала я плечами.
– Не может быть, – возразил Сергей, – я дарил ее одной
женщине.
– Дайте-ка, – велела я и выхватила покет, – ой, простите!
Перепутала! Надо же, они рядом стояли на полке!
– Кто вам дал ее? – не успокаивался прозаик.
– После смерти Беллы Марковой я собирала в санатории ее вещи
и оставила себе на память о ней книжку.
– Вы знали Беллочку? – тихо спросил Сомов.
– Нет, просто работала тогда в «Зеленом саду» кастеляншей.
Кстати, я вас сразу узнала. Видела, как вы проходили к ней во второй коттедж,
тайком, через калиточку.
Сергей кивнул.
– Было дело, приезжал.
– Что же не через центральный вход?
