Поднимать ребенка одной тяжело, да еще Костик, будучи
патологически жадным, старался, как мог, не платить алиментов. В год, когда
Кеша собрался идти в первый класс, мне пришлось при помощи друзей из
милицейских кругов сделать ему метрику, в которой черным по белому, вернее,
фиолетовым по зеленому стояло: мать – Васильева Дарья.
В тот же год я и познакомилась с Севой. В отличие от меня,
нищей преподавательницы, долбящей целыми днями в деревянные студенческие головы
знания за крохотный оклад, Севка был более чем обеспечен. Будучи старше меня на
десять лет, он имел кандидатское звание и сидел на доцентской ставке, и не
где-нибудь, а в университете, работал в цитадели науки. Но основные
материальные блага получал он от матери, очаровательной хохотушки Анны Николаевны.
Вернее, Нюши, потому что по имени-отчеству я назвала несостоявшуюся свекровь
только однажды, придя первый раз в гости.
– Да ладно тебе, – отмахнулась женщина, – меня все Нюшей
зовут!
Я принимала решение связать свою судьбу с Севкой из
расчетливости, устав от безденежья и постоянного сражения с житейскими
неприятностями, но не последнюю роль сыграло и то, какая меня ожидает свекровь.
Ровно через час после знакомства Нюша превратилась в мою подругу, и мы до сих
пор перезваниваемся и ходим друг к другу в гости, несмотря на то что поход в
загс отменился. А разбежалась я с Лазаревым по крайне простой причине. Узнав,
что Кеша на самом деле не мой кровный родственник, Севка отрезал:
– Отдавай пацана назад, его родным, на фига мне приемыш!
Ладно бы сирота! А то при живом отце. Я, значит, корми, пои, а почему? В общем,
выбирай: или я, или Аркадий.
В моей душе не было колебаний. Мужья приходят и уходят, а
дети остаются.
Встречаясь с Нюшей, я была в курсе дел Севки, знала о его
двух, быстро распавшихся браках и об отъезде в Израиль. Но Нюша ни словом не
обмолвилась о том, что Севка сменил половую ориентацию. Хотя, насколько я
помню, бабы его не слишком волновали, и обе жены убежали от Лазарева, хором
обвиняя его в импотенции. Может, он всегда был «голубым»? Просто хорошо скрывал
свои наклонности. При коммунистах-то существовала специальная статья в
Уголовном кодексе.
– Слышь, Дашутка, – тронула меня за локоть Галка, – я поеду
домой. Телефончик Чванова на столе.
Я кивнула. И то верно, при гостях не поговоришь
по-человечески.
– Позвоню вечером.
– Ладно, – кивнула Верещагина и ушла.
Севка окинул взглядом комнату, увидел Снапа, благополучно
проспавшего приход гостей, и подпрыгнул.
– Собака!
Я развела руками.
– Вообще-то их в доме пять.
– Жуть, – взвизгнул Лазарев.
– Еще две кошки…
– Катастрофа!
– Хомячки и жаба.
– Отвратительно, – заявил Севка, – мне придется ходить по
дому в противогазе. А нельзя весь этот зоопарк временно отселить?
– Куда?
– Ну в гостиницу для кошек и собак!
– Извини, – железным тоном ответила я, – никак не получится.
Лучше я тебе номер сниму, за свой счет. «Мариотт-отель» подойдет? Там Клинтон,
кажется, останавливался, говорят, приличное место.
– Не хочу.
– Почему? Сказала же, сама заплачу!
– У меня у самого деньги есть, – поджал губы мой
несостоявшийся муженек, – слава богу, не нуждаюсь.
– Тогда в чем дело? – нагло поинтересовалась я, все-таки
проглотив вторую часть вопроса, которая висела на кончике языка: «Отчего ко мне
в гости, коли в гостинице поселиться можно».
– Из принципа, – серьезно ответил Севка, – не желаю, чтобы
на мне наживались хозяева. Поэтому остановимся у тебя.
– Нюша не обидится?
Севка вздернул брови.
– У нее ремонт, жуткая грязь, вонь, пыль… А у нас с Тузиком
аллергия.
«У меня тоже, на гостей», – чуть было не выпалила я, но,
проявив чудеса выдержки, смолчала.
Тихонько скрипнула дверь, и в столовую вошел Хучик. Увидав
людей, мопс начал вертеть круглым толстым хвостиком. Севка мигом чихнул и,
вытащив носовой платок, спросил:
– Это жаба?
– Нет, мопс, – ответила я, ощущая острое желание опустить на
его безукоризненно причесанную голову тяжелый бронзовый торшер, – собака такая,
очень хорошая.
Сева брезгливо отошел от Хуча, а Тузик присел и погладил
животное по спинке.
– Ой, Севик, – взвизгнул он, – у него шелковая шерстка,
такая приятная! Попробуй.
– Вымой руки, – велел Севка, – а то сейчас курить захочешь и
грязь в рот потянешь.
– У вас тоже аллергия? – спросила я, глядя, как Тузик нежно
пощипывает мопсика за жирные бока.
– Только на пыль, – ответил Тузик, – вообще я люблю
животных, но дома у меня их никогда не было.
Он внезапно улыбнулся и глянул мне прямо в лицо большими
ярко-голубыми глазами. Неожиданно Тузик преобразился, даже похорошел, и я
невольно улыбнулась в ответ. А он ничего, во всяком случае, приятней Севки,
который отшатнулся от ласкового Хуча, словно от больного проказой.
Вспомнив об обязанностях хозяйки, я заорала:
– Ира, открой две комнаты для гостей.
– Одну, – спокойно прервал Севка и, чтобы расставить точки
над i, добавил, – желательно с широкой кроватью.
– Мать, – донеслось из холла, и Аркадий влетел в столовую, –
мать…
Увидав гостей, он притормозил и опомнился.
– Здравствуйте.
– Кешик, – идиотски заулыбалась я, – помнишь ли Севу
Лазарева? Сына Нюши.
– Ага, – кивнул головой адвокат, – несостоявшийся папенька.
Севка хмыкнул.
– Дело давнее.
– А это Тузик, – закончила я.
– Тузик? – ошарашенно переспросил сын.
Его глаза, цвета молодой ореховой скорлупы, начали медленно
вылезать из орбит.
Не в силах больше сдерживаться, я хрюкнула и, старательно
глядя в пол, проблеяла:
– Ну вы знакомьтесь, мне пора…
Не дождавшись ответа от Аркашки, я рванула к двери и
выскочила во двор.
