– Лошади любят сладкое?
– Как дети, – улыбнулась Галя, – и потом, они ценят ласку,
им приятно, когда человек внимание проявляет и угощение приносит. Не поверишь,
сколько раз я замечала: похвалишь одного коня, погладишь, а другой завидует.
– Можно угостить лошадку, на которой я каталась днем?
– Каролину? Конечно. Только возьми ей лучше кусок
«Бородинского» хлеба и посыпь солью, она у нас такой бутерброд обожает.
Я приготовила лакомство и двинулась к конюшням. Банди и
Снап, набегавшись весь день по конезаводу, остались спать в гостиной на мягком
ковре. За мной увязался только Хучик. Сначала песик бодро трусил по асфальтовой
дорожке, но, когда перед конюшней она сменилась на тропинку с гравийным
покрытием, мопс сел на зад. Мелкие камушки, очевидно, доставляли боль его
нежным лапкам. Я подхватила Хуча под мышку.
– Ну, дорогой, и бока же ты отъел! Сидел бы уж дома, зачем
за мной пошел?
Хучик только сосредоточенно сопел. Под гладкой шерсткой и
толстым слоем жирка бьется храброе сердце. Очевидно, мопс решил, что в
незнакомом месте, да еще среди диковинных, огромных животных хозяйке
потребуется охрана.
Войдя в конюшню, я опустила Хуча на утрамбованный пол и
пошла вдоль ряда денников. Над дощатыми воротцами виднелись сверху головы, а
снизу лошадиные ноги. Каждую «квартиру» украшала табличка с именем животного и
фамилией хозяина. Я прошла мимо Ральфа, принадлежащего Михаилу, потом увидела
Лорда Лены, а рядом с его стойлом было другое, на котором значилось: «Каролина,
собственность Галины Верещагиной».
– Каролиночка, – позвала я, открывая дверки.
Лошадь шумно вздохнула. Я протянула ей бутерброд. Нежные
шелковые губы осторожно взяли с ладони угощение, широкие, коричневые ноздри
вздрогнули. Прожевав, Каролина коротко всхрапнула и положила голову мне на
плечо, она явно говорила «спасибо». Я обратила внимание, как аккуратно Каролина
переступила тонкими мускулистыми ногами, боясь задеть вертящегося под копытами
Хуча. Никогда до этого я не имела дела с лошадьми. Скакуны Ольги и Аркадия,
вместе с Машкиным пони, стоят в конюшне у Жана Вильруа, и я туда никогда не
езжу. Но сейчас первый раз пожалела об этом. Интересно, это только у
Верещагиных такие милые, деликатные лошадки или они все столь приветливы?
Внезапно послышался глухой удар. Я вздрогнула. В соседнем
деннике нервничал Лорд. У него была красивая морда, по бокам носа виднелось два
белых пятна, словно очки. Вспомнив Галкин рассказ о лошадиной ревности, я
вытащила из кармана несколько кусков рафинада и протянула жеребцу:
– Не расстраивайся так, съешь.
Но Лорд отвернул морду от заманчивого сахара. Он нервно
дергал головой и вдруг громко заржал. В звуке, вылетевшем из его горла, была
настоящая боль, даже мука, так кричат люди от невыносимых страданий. Я
испугалась:
– Что с тобой? Заболел?
Из-под коричневого века выползла слеза и скатилась по морде.
Лорд плакал. Я еще не успела среагировать, как Хуч завыл и кинулся в денник к
жеребцу. Толстенькое тельце мопса шмыгнуло в пространство между воротцами и
полом. Через секунду послышался отчаянный визг. Испугавшись окончательно, я
распахнула дверки и заорала.
В самом углу довольно узкого помещения, на соломе,
устилавшей пол, словно гигантская запятая, лежала Лена. Ноги ее были согнуты в
коленях и подтянуты к подбородку, нежно-розовый свитер стал местами
темно-бордовым, лицо… Нет, лица не было. Красиво подстриженные волосы окаймляли
разверстую рану, в которой виднелось что-то серовато-желтое, тошнотворное и
ужасное. Возле тела метался с визгом Хуч, а Лорд, поджимая правую заднюю ногу,
копыто которой было перемазано кровью, нервно дрожал.
– Хучик, – севшим голосом позвала я, – Хучик, немедленно
сюда!
Нужно было пройти внутрь и подхватить обезумевшую от ужаса
собачку. Но ноги отчего-то стали каменно-тяжелыми, а тело неповоротливым. Ни за
какие сокровища мира я не сумела бы сделать несколько шагов, отделявших меня от
тела несчастной.
– Хучик, ко мне!
Мопс упал на живот и, поскуливая, пополз к выходу. Я
ухватила его за бока и быстрее молнии понеслась в дом, оглашая окрестности
криком.
Не успела я ворваться в просторный холл, как из гостиной
вылетела Маня.
– Мама! Ой, Хучик! Он разбил голову…
Я перевела взгляд на окровавленную мордочку мопсика и, падая
на диван, прошептала:
– Нет, это кровь Лены. Лорд ударил хозяйку в лицо копытом.
Дальнейшее почти не помнится. Сначала все кинулись в
конюшню. Потом Зайка влетела назад и влила в меня стакан коньяка. Но отчего-то
алкоголь не подействовал, я только оглохла и как-то отупела, глядя на мечущихся
людей. Откуда ни возьмись появился врач, следом группа мужчин в штатском
принялась заполнять бумаги. И тут, очевидно, сказалось действие на меня
«Мартеля». На все вопросы оперативника я только нечленораздельно мычала, пока
Аркадий не тронул милиционера за локоть.
– Я адвокат, вот визитная карточка. Видите, у матери шок,
лучше приезжайте завтра в Ложкино, или она сама к вам в отделение явится.
Полковника Дегтярева знаете?
Ответ сотрудника МВД оказался за кадром. Потому что я,
подпихнув под голову вместо подушки Хуча, мигом заснула. Впрочем, это неудивительно,
алкоголь вызывает у меня лишь одну реакцию – глубокий, беспробудный сон.
Обратной дороги я не помню. Смутно виделась Зайка, садящаяся
за руль «Фольксвагена» и высыпающая в рот целую пачку «Стиморола», того, с
голубыми кристаллами. Вроде меня вместе с мопсом уложили на заднее сиденье, и,
кажется, Хуча стошнило прямо на хозяйку, потому что наша домработница Ирка,
распахнув дверцу, закричала:
– Ой, мамочка, Дарья Ивановна, на кого вы похожи!
Я на секунду открыла глаза и ответила:
– Незачем так орать! Ты что, заблеванных людей не видала?
Ирка заткнулась, и меня повели в дом. Дальше память
отказывает. Кажется, нас с Хучем мыли, сунув вместе в ванну.
Глава 5
Утро принесло головную боль. Когда я, охая и хватаясь за
виски, вползла в столовую, слабенькое октябрьское солнце лениво освещало
комнату. Налив себе крепкого чая, я поинтересовалась у Ирки:
– Где все?
– Аркадий Константинович уехал на работу.
– Он же собирался провести выходные дома!
Ирка пожала плечами.
