Так, кружа вокруг штабных машин и при малейшей опасности делая вид, что мы тут просто вышиваем крестиком, мы наткнулись на две больших палатки с табличками «ПХД» и «Офицерская столовая». Из последней, с довольным видом ковыряясь в зубах и сыто отрыгивая, вывалилась троица – Пиотровский, Ромашкин, Аллилуев.
– Эх, макароны по-флотски хороши были, – увидев нас, похвастался Ромашкин.
– Да и салат из капусты тоже ничего, – добавил Пиотровский.
– Эх, сейчас бы ка-а-ак… – начал Аллилуев.
– Доктор, даже не думай! – заорала в один голос возмущенная общественность.
Со стороны ПХД доносились чьи-то хозяйственные крики с очень знакомыми интонациями.
– Наш «Шматко» разоряется, – улыбнулся Пиотровский, – форсунки им на капэшке (КП – кухня полевая) прочистил, наряд загонял, местного прапора ниже плинтуса опустил, теперь здесь рулит. Местный тыловик с ним уже чуть ли не взасос целуется, обещал отношение на перевод дать.
Отправив всех к месту забазирования и дав пару указаний, я развернулся и отметил, что тут рядышком со мной должен был стоять лейтенант. Опять куда-то пропал, только полог палатки-столовой еще колыхался.
– «Начфин», скотина, вернись – я все прощу! – закричал я и кинулся за лейтенантом.
Тот уже сидел за военным раскладным столиком с ложкой в руках и со счастливой улыбкой на лице. Рядышком, как изваяние, замер боец в белом халате и с подносом в руке. Откуда-то из-за деревянной перегородки с раздаточным окошком раздался жуткий крик с весьма знакомыми интонациями:
– Кто там еще приперся?! Прием пищи уже закончен!
– Товарищ прапорщик, – заблеял боец, – тут летчики пришли…
– О-о-о, кто пришел! Это наши, – выглянула из окошка физиономия Пачишина. Ну-ка, давай бегом, обслужи офицеров как положено…
Пришлось и мне усесться за стол рядом с лейтенантом. Насмерть перепуганный боец приволок две тарелки макарон по-флотски, большую тарелку с капустным салатом, белый хлеб, несколько шайб масла, сахарницу, соль, перец, горчицу.
– Приятного аппетита, – невнятно промычал он и, трясясь от непонятного нам страха, испарился.
Пачишин вылез из своего закутка и присел к нам за столик.
– Разболтались тут армейские, глаз да глаз за ними нужен – ни приготовления пищи организовать, ни форсунки продуть… Бойчишки у них грязные и голодные. Это же надо, поварята – и голодные. Тут прапор молодой с поварихой гражданской руководил, я его взашей выпер. Они к зампотылу пошли жаловаться, тот прибежал, посмотрел и обещал мне отношение дать – очень ему макароны понравились!
– Слышь, ты что, вообще с дуба рухнул?! – зашипел я на него. – Не забыл, ЧТО мы тут делаем? Переводиться будешь, когда в бригаду приедем. А сейчас сваливай к дневке, у нас до сеанса связи пятнадцать минут; координаты передаем, я минирую и – сваливаем.
– Блин! – очумело потер затылок Пачишин. – А я совсем забылся, меня за авторитета тут держат… Кстати, знаете, кого видел? Помните нашего пленного Зюзика, механика? Болтался со своим Рябушкиным. На доклад их притащили – хвалили за то, что они диверсантов обнаружили. Оба довольные такие, меня увидели – рты пораскрывали. Так я их на кухню затащил, от пуза накормил, еще бойцу сигарет и тушняка отсыпал. Зюзик, тот вообще обрадовался, как родным, – его на «ЗИЛок» снова посадили.
– Они нас не сдадут? – спросил я, ускоренно пережевывая вкуснейшие макароны.
– Да нет, не должны. Зюзик сказал, что они сейчас на наше спецназовское стрельбище едут, офицеров каких-то везут.
Неплохо было бы опять под видом летчиков смыться отсюда и с комфортом доехать на пункт сбора групп на нашем бригадном стрельбище. Однако мечты, мечты… Пачишин сказал, что «ЗИЛ» уехал минут десять назад, а у нас еще обязательный сеанс, без которого, считай, задача не выполнена.
Позавтракав на славу, мы с лейтенантом вышли из столовой и стали дожидаться нашего технаря-майора, переквалифицировавшегося в «прапорщика Шматко». Пачишин вылез из палатки с двумя огромными свертками под мышками и, воровато озираясь, поспешил к месту базирования группы, не обращая на нас внимания. Мы вприпрыжку поспешили за ним. По дороге к нам присоединился Каузов и рассказал, что через пять минут он попрется на «бабочку» (штабной прицеп), к офицерам оперативного отдела армии – наносить на карту обстановку, а потом начнется какой-то разбор, который будет проводить сам командующий армией.
Вот он, мой шанс! А что, если попытаться проникнуть в «бабочку» вместе с Вермахтом, оставить там дипломат с закладкой, а потом как-нибудь убраться оттуда и уходить всей группой? По моим расчетам, «спортсмены» должны будут что-то предпринять… Если они создадут как можно больше шума, то можно будет уйти незамеченными. Пока я на ходу думал, Каузов заметил семенящего впереди со свертками под мышками майора.
– Ахтунг! Руссиш партизанен, хенде хох! – заорал он вслед Пачишину.
Тот от страха споткнулся и, упав на землю, выронил свертки.
– Нихт партизанен, их бин больной, – вяло отбрехался он, но, увидев наши довольные физиономии, зло сплюнул и поднялся.
– Вот вы, блин, идиоты, делать вам нечего!
– Чего это ты там тащишь? – поинтересовался я.
Лейтенант-«начфиненок» подбежал и даже умудрился обнюхать свертки.
– Фу-у, нельзя, – отогнал его Пачишин. – Да это я так, маслица там килограммчика три взял, сахарку, печенья, тушенки, сгущенки… прапорщик я или нет? – Он принялся рассовывать уворованное в рюкзак и, под впечатлением от выполнения обязанностей начальника ПХД, занялся кормежкой братьев-связистов.
Доктор вытащил «снаряженный» дипломат, еще раз осмотрел его и протянул мне.
– Приближается день «икс», время «ч» и полная «ж», – торжественно провозгласил Аллилуев, передавая мне дипломат. – И помни, перед употреблением – встряхнуть!
Группа под прикрытием растянутых масксетей и машин начала неспешно экипироваться. Я переписал снятые координаты в блокнот радистам, подготовил свой рюкзак для быстрого одевания и, достав бинокль, осмотрел окрестности. Мы на открытой местности, лес от нас метрах в пятистах. Если начнем убегать, то нас будет лицезреть весь личный состав подвижного командного пункта. Тем более с той стороны могут подбираться к пункту «спортсмены». Увидев нас, да еще в голом поле, они постараются не упустить возможности нам насолить. Угнать какую-нибудь машину? Было бы, конечно, хорошо, но мы все-таки не в кино снимаемся. Если с БМП лейтенанта Рябушкина этот фокус прошел, то тут, на виду у множества больших начальников, можно и по шапке за такое «ковбойство» получить.
Ход мыслей прервал Вермахт, выпрыгнувший из «радийки» и попытавшийся вырвать у меня из рук бинокль.
– Блин, что за хрень творится в наших войсках?! Если я летчик, так что мне теперь – на каждую вертушку (вертолет) посадочную площадку готовить?! Ну, дай, блин, бинокль, мне еще на «бабочку» надо шуровать – обстановку наносить.
