Конечно. Костя Шлыков один из самых модных и талантливых
стилистов. Со своих клиентов мастер дерет бешеные деньги, но игра стоит свеч.
Парочка моих подруг изменились до полной неузнаваемости, сменив по его приказу
макияж. Записываются к Шлыкову за полгода, но ради Маруси Константин, конечно
же, сделал исключение. Он обожает мою дочь и повторяет:
– Эх, Манька, будь я помоложе, точно б женился на тебе.
Но дочь тихо хихикает, слыша подобные признания.
Яркая «голубизна» Шлыкова хорошо известна в нашем кругу.
Просто Машка раз и навсегда купила его сердце своей непредсказуемой
правдивостью. Произошло это пару лет назад на моих глазах.
В тот день я привела к Косте одну свою провинциальную
родственницу, которую требовалось срочно выдать замуж. Мы вошли в салон ровно в
три. Шлыков терпеть не может, когда клиенты опаздывают, и безжалостно
отказывается заниматься с теми, кто не слишком точен. Вот и постарались явиться
загодя.
В салоне бушевал скандал. Весьма пожилая морщинистая дама,
вся в жемчугах и бриллиантах, гневно выговаривала Косте:
– Просто безобразие! На кого я похожа?
– По-моему, очень мило, – тянул Костя, слегка поправляя
расческой пышно начесанные кудри. – Элегантно, лаконично…
– Хотела краску в три цвета, – не успокаивалась клиентка, –
каштановый, золотистый и розовый колер.
– Вам не пойдет, – вздохнул Шлыков, – слишком молодежный
вариант.
– Намекаете на возраст! – взвилась тетка, угрожающе краснея.
– Что вы! – воскликнул мастер. – Ну не наденете же вы
кожаную куртку-косуху и башмаки «танки».
– Почему бы и нет? – возразила дама.
Шлыков растерялся. Пока он думал, как лучше ответить, в
разговор влезла Маня:
– А помните, фильм показывали, комедию с Пьером Ришаром? Там
еще одна женщина, тоже старушка, на роликах каталась, а ее в сумасшедший дом
забрали!
Клиентка побледнела и принялась беззвучно открывать и
закрывать рот. Я дернула Марусю и краем глаза заметила, как маникюрша Наденька
отвернулась к окну, еле-еле сдерживая смех. Но Маша ничтоже сумняшеся вещала
дальше:
– Вот так и вас, бабушка, с розовой головой и рокерской
курткой могут…
– Марья, – зашипела я, – захлопнись.
– А чего? – удивилась Маня.
– Безобразие, – четко произнесла престарелая кокетка, –
больше ни ногой в этот вертеп! И платить не стану.
Резко повернувшись, она вылетела за дверь.
– И звините, – залепетала я, – дочка не всегда умеет
сдерживаться. С удовольствием оплачу работу, вы ведь из-за нас лишились денег…
Но Шлыков отрицательно покачал головой и захохотал так, что
в салоне задрожали стекла. Переставшая сдерживаться Наденька вторила ему
тонюсеньким дискантом.
– Ой, не могу, – утирал Костя слезы, – ну, Машка, иди сюда,
дай я тебя поцелую! Сколько лет мечтал сказать старой жабе правду и не мог!
Сначала интеллигентность душила, потом жадность! Ну спасибо, уважила.
– А Шлыков, – тарахтела Маня, подпрыгивая от восторга, –
поглядел на Варьку и сказал: «Совсем не обязательно делать операцию. Можно
спрятать недостатки». И вот – глядите. Лоб скрыли под челкой, на нос очки
нацепили, обувь велел на каблуках носить, чтобы ноги казались длинней. И
вообще, юбки ей следует носить короче некуда!
– Почему? – спросила тихо Таня.
Я угрожающе подняла палец, но Машка, не останавливаясь,
ляпнула:
– Потому что все станут на коленки пялиться и никто морды не
заметит.
В столовой повисла тишина.
– Это Костя так сказал, – влезла в разговор Варя, – кстати,
вот…
И она сунула матери под нос розовую бумажку с вензелем КШ.
Таня принялась разглядывать счет, я воспользовалась моментом
и, подмигнув Мане, пошла в спальню.
Глава 17
1247-я больница выглядела крайне убого: масса неказистых
домиков, разделенных узкими дорожками. Решив, что больную с инсультом, скорей
всего, должны были положить в неврологию, я пошла искать нужный корпус. На пути
пришлось преодолеть целую полосу препятствий: пролезть в щель между прутьями
забора, пробраться по узкой доске через довольно глубокую канаву, пройти на
третий этаж по ужасающе скрипящей лестнице без перил… Словом, когда взор уперся
в приколотую табличку «Неврология», мне смело можно было вручать значок «ГТО».
Внутри корпус выглядел не лучше, чем снаружи. Клинику
строили в тридцатые годы и, очевидно, с той поры ни разу не ремонтировали.
Широкий коридор радовал глаз «бодрящим» темно-зеленым колером стен. Двери палат
стояли открытыми настежь, и виднелись тесно поставленные железные койки. Где-то
метров через пятьдесят коридор расширялся, превращаясь в некое подобие зала.
У окна громоздился длинный стол-конторка с компьютером. Две
медсестры сосредоточенно раскладывали по пластмассовым лоточкам разноцветные
пилюли.
– Здравствуйте, девочки, – бодро сказала я.
Они даже не повернулись.
– Скажите, где можно узнать, у какого врача лечилась Елена
Костина?
Медсестры молчали.
– У вас есть справочное бюро?
Одна из медичек отмерла и, смерив меня с ног до головы
уничтожающим взглядом, процедила:
– Во всяком случае, мы там не работаем.
Я покосилась на компьютер.
– Может, информация в машине?
– Умные все какие стали, – вздохнула другая девица, – прямо
Сократы.
– А уж наглые! – подхватила другая. – Тут рук не хватает,
так нет, давай этой искать информацию!
Они вновь занялись таблетками. Из палаты, расположенной
напротив, вылетела еще одна девчонка в кургузом, колом стоящем на теле
халатике. Я демонстративно вытащила из кошелька двадцать долларов и пропела:
– Подскажите, как найти доктора, лечившего Елену Костину?
Медсестра взяла зеленую купюру и вежливо осведомилась:
– Знаете, когда она у нас лежала?
– Почти три года тому назад, в июне.
«Подвижница» схватила мышку и начала поиск.
