– Ты прикинь, как газеты обрадуются! Олег весь на виду, имя
незапятнанное. Благосостояние нажил еще до депутатства. Он ведь адвокат, причем
известный и дорогой. А тут такой лакомый кусок – в доме Харитонова внезапно
скончался человек. Как с цепи сорвутся, дряни всякой навыдумывают. Думаешь,
один Никита со своей «Желтухой» такой? Помнишь, что он вчера про фото
рассказывал? Кстати, уж не стала вчера ничего говорить, чтобы праздник не
портить, но именно его издание накинулось на Олега, когда Валя скончалась. Давай
грязным бельем трясти, меня раздевать. Только заткнуться пришлось, потому что
мы сразу признали – все правда. И любовницей была, и ребенка родила. А что
Олегу было делать? Тина после восьми операций уже не женщина – уколы, клизмы,
капельницы, химия… ну как с такой в кровать ложиться? К тому же он всю жизнь
мечтал о ребенке, а Валя родить не могла…
Таня замолчала, поднеся к губам дорогую чашку из прозрачного
китайского фарфора.
Дверь в столовую приоткрылась, и на пороге возникла
молоденькая девушка. Судя по ее опухшим глазам и красному носу, горничная
недавно горько рыдала.
– Татьяна Михайловна, – шмурыгнула она носом, – вас эти
спрашивают, из милиции, и еще просят гостью к ним выйти.
– Хорошо, Тоня, – ответила Таня и строго велела: – Подите
умойтесь, приведите себя в порядок, ваш внешний вид омерзителен.
Антонина испарилась. Мы переместились в гостиную. Высокий
черноволосый парень, в хорошем костюме, при галстуке, был предельно вежлив и
корректен. Записав мои паспортные данные, он пообещал Тане, что сделает все
возможное, чтобы сведения о случившемся не попали в средства массовой
информации. Затем откланялся и ушел.
– Поезжай домой, – велела Иванова, – собери детей, вещи и
дуйте к нам.
– Ладно, – протянула я, – только у нас пять собак, две кошки,
попугай Коко, крыса Фима и жаба Эльвира.
– Подумаешь, – хмыкнула Таня, – здесь живут Муля, Соня и
Топа.
– Кто это?
– Мопс, удав и варан, – пояснила хозяйка, – мы с Олегом
обожаем животных, вези всех, только рады будем.
С тяжелым сердцем я уселась за руль и покатила в Ложкино.
Пока что все складывалось отвратительно. Ну зачем соврала про взрыв? Придется,
вернувшись назад, лгать дальше. Скажу, что дети уже улетели в Париж.
Потом мысли переключились на другую волну, и я невольно
вздрогнула. Господи, до чего тонка нить, на которой держится наша жизнь. Еще
вчера вечером Ваня пил, гулял и веселился, а сегодня лежит в черном пластиковом
мешке.
Уже при въезде в Ложкино поняла, что дома произошло что-то
экстраординарное. Всегда плотно запертые ворота стоят нараспашку, и охранников
нет в будке. Чувствуя, как внизу живота мелко-мелко задергались мышцы, я
завернула по аллее к дому и потеряла способность двигать ногами.
Уютный дом глядел на мир выбитыми стеклами. Крыша почти полностью
слетела, дверь выбита, и кое-где осыпался облицовочный кирпич.
– Муся, – заорала Маня, кидаясь ко мне со всех ног, – ну и
жуть приключилась!
– Сыромятниковых подорвали? – с дрожью в голосе спросила я.
– Ты знаешь? – удивился Кеша, возникший между милицейской
машиной и красным грузовиком пожарных.
Не в силах ответить, я приоткрыла рот.
– Какая-то сволочь, – захлебывалась Маня, – решила убить
Николая Федоровича. Только, к счастью, ничего не вышло. И он, и Ира, и Кирюшка
выскочили, даже не оцарапались.
– Клауса тоже спасли, – невольно добавила я.
– Ага, – подтвердила Маня, – его Кирька выволок,
представляешь, на нервной почве вниз головой схватил, хвостом вверх. А перс
даже не пискнул!
– И где они теперь?
– У Злобиных в доме, – пояснил Кеша, – там и милиция штаб
устроила, и наших зверей пригрели, а близнецов с Серафимой Ивановной Зайка в
аэропорт повезла.
– Зачем?
– Мать, – строго заявил Кеша, – мы теперь погорельцы убогие,
дом придется ремонтировать, детям лучше в Киеве, у Марины.
Да, все верно. Ольгина мать приглядит за Анькой с Ванькой,
пока будем реанимировать здание.
– А когда это произошло?
– Около трех утра, – пояснил Кеша и добавил: – иди к
Злобиным, там и Александр Михайлович приехал, и Андрей.
Но мои ноги по-прежнему не желали слушаться.
Нет, больше никогда не вру. Стоило мне выдумать про взрыв,
как он произошел на самом деле.
– Сейчас соберем вещи и подумаем, куда деться, – сказал
Кеша, – в гостиницу с животными не пустят, надо срочно снять квартиру.
– Не надо, – пробормотала я, – поживем пока у Харитоновых,
Таня приглашала.
– Вот здорово, – пришла в восторг Манюня, – всегда все к нам
в гости обваливаются, а теперь мы поедем! Далеко они живут? Туда школьный
автобус может и не проехать!
Но брат быстро погасил наивную радость сестры:
– Не переживай, сам буду возить тебя в колледж, так что не
забудь учебники и форму.
Поскучневшая Маня побрела собираться.
Через два часа мы въезжали во двор к Харитоновым. Впереди на
джипе несся Кеша. Собаки подпрыгивали на заднем сиденье, бестолково тычась
мордами в стекла. Аркадий носится как ненормальный, честно говоря, побаиваюсь с
ним ездить. Воткнув педаль газа в пол до упора, сынуля высовывает в окно правый
локоть и, подпевая магнитофону, на полной скорости входит в поворот. Дорога из
центра Москвы до Ложкино занимает у него от силы пятнадцать минут. Кешка
управляется с машиной, как с собственным телом, абсолютно спокойно и уверенно.
Огромный, похожий на автобус джип слушается водителя беспрекословно – при
парковке влезает в узкие щелочки, ловко скачет из ряда в ряд, лавируя между
машинами, заводится с пол-оборота и никогда не глохнет на светофоре.
Мой «Вольво» ведет себя иначе. Влезать задом на стоянку я не
умею, ездить предпочитаю в крайнем правом ряду и, оказавшись за троллейбусом,
вынуждена тормозить на остановках. Моя манера сидеть вплотную к баранке,
вцепившись в нее судорожно двумя руками, – предмет для постоянных издевательств
со стороны сына и невестки. Даже Машка, ловко гоняющая на мотоцикле,
прикусывает губу, наблюдая, как я, затаив дыхание, выворачиваю передние колеса,
чтобы отъехать от магазина. И еще никак не могу отделаться от привычки тянуть
на себя руль при торможении. Заметивший это Аркадий не утерпел и посоветовал:
– Говори «тпру», а то вдруг не остановится.
