Но господь наделил ее счастливым, жизнерадостным характером,
и, несмотря на все получаемые от жизни зуботычины, баба не унывала. Даже
ухитрялась находить во всем определенные положительные стороны. Вечно пьяный
муж превратился в стойкого импотента. Прекрасно, радовалась Люся, больше детей
не будет. Таская грязные ведра по поликлинике, весело улыбалась: детям
стоматолог бесплатно поставил пломбы, да и ей самой устроил отличный протез как
сотруднице. Опуская в воду тарелки на кухне ресторана, просто светилась от
счастья. Кабак принадлежал нежадной тетке, грузинке Нане, и после смены Люсю
поджидала большая картонная коробка. Чего только не лежало внутри: котлеты,
жареная картошка, салаты, пирожные. Иногда надкушенные и слегка помятые, но
это, право, такая ерунда! А недопитую фанту или кока-колу Люся сливала из
бокалов в пластиковые бутылочки. Так что дети хорошо питались, иногда даже воротили
нос от осетрины фри…
Люся старалась не замечать стойкого холода в доме зимой,
пьяных криков родни и вечно ноющей спины. «Все кругом пьют, – утешалась
женщина, – еще, слава богу, сама не алкоголичка…»
Но иногда перед сном накатывалась тоска, и Люся начинала
мечтать. Вот бы всевидящий господь послал ей хоть немного счастья, прибрал бы к
себе и мать и Саньку!
Но бог, очевидно, забыл про стрелочницу, и ее мучители даже
не болели.
«Хорошо бы найти на улице миллион, – думала изредка женщина,
прислушиваясь по ночам к пьяному храпу, – купить комнатенку да съехать от этих
кровопийц!»
Мечта была столь сильной, что иногда баба покупала газетку
«Квартиры и дачи». Глаза бегали по объявлениям. Не нужны ей хоромы, подойдет
маленькая, однокомнатная, на краю света, подальше от любимой родни. Но где
взять денег?
И тут произошло чудо. Бог увидал Люсины муки и послал
избавление.
Сумочку она заметила, когда шла домой. Даже странно, что
никто ее не обнаружил до нее. Люся сползла вниз по откосу, подцепила ридикюльчик.
Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей – в руках богатство.
Спрятавшись от греха в туалет, стрелочница открыла
«планшетик». Внутри обнаружился пухлый конверт. Дрожащими руками женщина
разодрала бумагу и онемела – на колени посыпались стодолларовые банкноты. Там
же лежали и два письма. Одно, полное угроз, написано какому-то Николаю, другое
– ласковое, нежное, адресовалось Балабановой Марье Сергеевне, живущей в
Нагорье. Деньги предназначались тоже ей.
Люся просидела в сортире почти до вечера, уговаривая
бунтующую совесть. Потом припомнила, какой красивый норковый полушубок
красовался на самоубийце, и успокоилась: небось это не последние доллары,
спрятана еще у тетки копеечка.
Приняв решение, Люся разодрала на мелкие клочки конверт и
письмо для Балабановой. Обрывки полетели в вонючую яму. Деньги стрелочница
спрятала на себе, а сумку с оставшейся запиской отдала мне.
– Зачем? – удивилась я. – Отчего не выбросила?
Люся вздохнула.
– Так ведь как рассудила. Небось родственники придут, муж,
мать, скажут, сумочка была, начнут искать, сразу подумают, что я взяла! Вот и
решила – нашла и отдала вам.
Ну не дура ли!
– Люся, а вдруг бы родственники про деньги спросили?
– Ну и отперлась бы, – заявила Люся, – сумочку-то вы в
милицию понесли, вам и отвечать!
От такой наглости у меня чуть не пропал голос.
– Неужели думали, что не скажу, от кого сумочку получила?
Люся, окончательно придя в себя, пошла в наступление:
– А я бы сказала, что врете, сами на деньги позарились,
богатые жуть какие жадные!
– Письмо к Николаю зачем оставили?
– Самоубивцы завсегда записочки пишут. И потом, может, про
деньги никто и не знал, прочтут цидульку и успокоятся, ментам много не надо…
Я молча глядела в ее простоватое лицо с красным носом.
Просто потрясающе – крестьянская хитрость вкупе с полной беспринципностью и
пещерной глупостью. Решила перехитрить всех, и ведь почти удалось! Следователю
Николаю Васильевичу не пришло в голову спросить: а почему письмишко без адреса?
Решили для себя, что Шабанова сумасшедшая, и успокоились.
– Сколько там было денег?
– Запамятовала, – откровенно соврала Люся.
– Ладно, адрес Николая помните?
Стрелочница помотала головой.
– Люся, – пристрожила я, – если будешь врать, пойду в
милицию.
Но женщина уже успокоилась, поняв, что от меня не исходит
опасность. На щеки Люси вернулся здоровый румянец, губы покраснели, глаза
засияли.
– Ну и чего будет? – фыркнула стрелочница. – Да идите себе
куда хотите!
– Пойду не в районное отделение, – «утешила» я, – а в
налоговую полицию, вот тогда попрыгаешь. Если купила квартиру на честно
полученные денежки, то, значит, налоги утаила, а если не заработала, то где
взяла?
Люся вновь начала спадать с лица. Испугавшись, что она опять
устроит истерику, я поспешно добавила:
– Впрочем, мне не будет дела до этих денег, если напряжешься
и припомнишь адрес.
Люся шмыгнула носом и сообщила:
– Город называется – Нагорье, фамилиё женщины той –
Балабанова, а вот улицу не припомню.
– Мне нужен адрес мужчины, Николая.
– А его там не было, – абсолютно искренне сообщила воровка.
– Оба письма вместе с баксами в одном конверте лежали. Там еще завещание было,
с печатями.
– Какое?
– Ну, дескать, оставляю все свое имущество и деньги
Балабановой…
– Где оно?
Люся потупилась.
– Выбросила.
– Это все, что нашлось в конверте? Деньги, завещание и два
письма?
– Еще записочка: «Бабушка, если Колька придет за Верочкой,
отдайте ему письмо, а не явится в течение года, разорвите».
В этот момент щелкнул замок, и в комнату вошли двое детей –
мальчик и девочка. Оба тащили набитые портфели. Девочка – возраста Маши, но
ниже ее на голову, вполовину тоньше, с редкими волосами и плохими зубами. У
мальчика довольно низкий лоб, маленькие щелеобразные глазки и несуразно толстые
щеки. Не даун, но что-то подобное.
Увидав постороннего человека, дети робко встали у порога.
– Здравствуйте, – прошептала девочка.
