Железные ворота оказались открыты, никакого секьюрити что-то
не видно. Писатели не боялись нападений. То ли красть у бедняг нечего, то ли
думают, что всенародная известность убережет их от грабителей.
Длинная дорожка, окаймленная с двух сторон начинающими
подтаивать сугробами, вывела прямо к двухэтажному зданию с белыми колоннами.
Дом походил на барскую усадьбу девятнадцатого века, построенную в стиле
классицизма – центральная часть и два одинаковых крыла. Но на фронтоне
виднелись выполненная из гипса открытая книга и выбитые цифры – 1955. Входные
двери поражали великолепием – огромные, дубовые, с тяжелыми, почти метровыми
бронзовыми ручками.
Я еле-еле открыла створку и втиснулась в огромный холл.
Тишина. Справа – гардероб, слева – огромный буфет, забитый посудой, и стойка
портье. Впереди несколько диванов, мягких кресел, напольные часы, полы устланы
слегка потрепанными красными дорожками. Так и хочется поставить в конце этой
красоты трибуну с графином. Чуть поодаль поднималась вверх лестница из белого мрамора
с широченными перилами.
В гробовой тишине раздались странные хрипящие звуки, потом
словно зазвякали старые сковородки и послышался кашель. Невольно вздрогнув, я
обернулась и облегченно вздохнула – старинные часы, идеально воспроизводя
бронхиальный спазм, пытались пробить обеденное время. За спиной послышалось
вежливое пофыркивание, я вновь обернулась. Из коридора неспешным шагом
выплывала большая лохматая собака. Крупная голова с висячими ушами и густая
черная шерсть наводили на мысль о родственниках, принадлежащих к породе черных
терьеров. Тонкие длинные ноги намекали о присутствии в роду доберманов. На
всякий случай я заискивающе зачастила:
– Хорошая собачка, умная собачка…
– Она не умеет кусаться, – донеслось откуда-то с потолка, и
я опять подскочила от неожиданности. Звуки возникали в этом санатории как из
небытия.
По мраморной лестнице спускалась женщина. Красивый деловой
костюм, аккуратная, волосок к волоску, прическа, скромный макияж и запах слегка
старомодных, но все равно приятных «Клима».
– Что же вы к завтраку опоздали! – любезно улыбаясь, укорила
она меня. – Хотите комнату на втором этаже?
– Нет, нет, – поторопилась я разубедить служащую, – у меня
не путевка…
– Тогда простите, – слегка посуровела дама, – на нашей
территории разрешается гулять только членам Литературного фонда, их близким и
друзьям.
– Видите ли, я живу рядом в коттеджном поселке…
Услыхав про Ложкино, дама вновь расцвела и стала еще более
любезной, чем вначале.
– Бар работает с пяти.
– Нет, нет, – снова возразила я, – дело в том, что я стояла
в магазине, бросила перчатки и сумку на столик, а когда взяла их, оказалось,
что не мои. Продавщица говорит, другая покупательница спутала и прихватила
вместо своих. И как будто ваша постоялица. Такая черноволосая, черноглазая, лет
тридцати…
– Наверное, Нина Вагановна Сундукян, – сообщила дежурная. –
Она комнатку в даче занимает.
– Где? – не поняла я.
– Завернете за корпус и по дорожке до забора, – пояснила
дама, – там домик увидите, деревянный. Странно, конечно…
– Что?
– У нас там зимой, как правило, не живут. Да и летом с
трудом соглашаются, только когда в основном корпусе народу полно. В даче
удобств нету, туалет в коридоре… Когда Сундукян приехала, я ей предложила
поселиться здесь на втором этаже. Чудесная комната, с балконом и альковом… А
она: «Нет, хочу туда, где людей поменьше». Я ей объясняю – зима, не сезон, в
корпусе от силы десять человек живет. Нет, уперлась, и все – хочу жить в
изоляции. Мне-то что, бегай в душ по морозу, ежели капризничаешь. Только другие
писатели такой хай поднимают, когда их в эту сараюшку селишь, а эта сама
напросилась.
– Часто она приезжает?
– В первый раз, – сказала администратор, – и, надеюсь, в
последний.
– Отчего так?
Скучающая дежурная вытащила пачку сигарет. Она откровенно
радовалась возможности посплетничать с посторонним человеком.
– Люди к нам прибывают воспитанные, в основном пожилые.
Молодым скучно, – откровенничала дама, – ни бассейна, ни дискотеки, ни концертов.
Да и кормят, честно говоря, не ахти, невкусно. Только члены Союза писателей и
их родственники едут сюда за полцены, скидкой пользуются. Вот и сплавляют к нам
дедушек да бабушек. А что им тут делать? Только одно название, Дом творчества.
Тут давно никто не творит. Гуляют, болтают. Основное развлечение: завтрак, обед
и ужин. Тогда уж все в сборе, напомаженные, в ожерельях. По часу за столами
просиживают, все воспоминаниями делятся. Да и понятно, иначе от скуки помрешь.
А Нина Вагановна всегда приходила последней. К завтраку и обеду вообще не
показывалась, ужин поспешно проглотит – и в дачку. Целыми днями взаперти
сидела. Я ее один раз вежливо так спросила: «Не скучно вам одной? Могу
переселить в корпус». А она как рявкнет: «Что вы ко мне лезете? Деньги за отдых
заплатила и хочу провести время спокойно, отвяжитесь!»
На редкость неприятная особа. Так что не удивляйтесь, если
вам перчаточки в лицо швырнет.
Дача и впрямь стояла особняком. Низенькое деревянное здание
с облупившейся краской. Внутри опять красные дорожки и несколько дверей,
выходящих в коридор. Все, кроме самой последней, заперты.
Номер удивлял убожеством. Старая кровать с поцарапанными
деревянными спинками, кресло, обивка которого знавала лучшие времена,
солдатская тумбочка и узенький, почти совершенно лысый коврик. У окошка
пристроился двухтумбовый письменный стол. Когда-то полированную столешницу
покрывали круглые белые пятна. Очевидно, постояльцы ставили на стол горячие
чашки с чаем. Паркет явно требовал циклевки, и занавески больше всего походили
на старые тряпки… В моем представлении литераторы должны жить уютно и
комфортабельно. Крохотный холодильник «Морозко» и допотопный черно-белый
«Рубин» довершали картину.
Я подошла к узенькой дверке стенного шкафа и заглянула
внутрь – ничего, только вешалки. На аккуратно застеленной кровати не лежит
ночная рубашка, на тумбочке нет книг или лекарств и вообще никаких предметов.
Лишь на подоконнике сиротливо валяется пластмассовая расческа. Между зубьями
застряло несколько длинных волнистых черных волосков. Похоже, погибшая женщина
и впрямь Сундукян. Только где же ее багаж?
Глава 3
Администраторша, очевидно, из окна увидела, как я бреду
назад, и, приоткрыв дверь, крикнула:
– Ох, простите, ввела вас в заблуждение.
Я подошла поближе.
