Лиля молча протянула коробок, подумав при этом: «Может,
лучше развестись?» Жора торопливо зажег непонятно откуда взявшуюся свечку и
стал обходить комнаты. В углах он останавливался и поднимал свечу. Ровное пламя
начинало потрескивать, чернеть, исходя копотью.
– Правильно, – удовлетворенно отметил муж, – все верно,
гляди, сколько отрицательной энергии, ведьма ты, все неприятности из-за тебя.
Чувствуя, как решение немедленно разойтись крепнет, Лиля
сплюнула и ушла к себе в спальню. Сразу же хлопнула входная дверь. Лилечка
вышла в гостиную, на столе валялась чадящая свечка, вся в черных натеках.
Вздохнув, она приняла решение. С нее хватит, возиться с Людмилиным отпрыском
она не станет, надо немедленно подыскивать размен, квартира отличная, желающие
косяком набегут!
Наглотавшись тазепама, Лиля заснула. Очнулась только к
полудню, мужа еще не было. Не пришел Георгий и к вечеру. Лиля решила, что
проклятая ведьма решила снова сойтись с мужиком, но через неделю все же
обратилась в милицию. В душе бушевали мстительные чувства. «Вот поищут, –
думала жена, оформляя заявление, – не найдут, конечно. А я его через месяц из
квартиры выпишу, пусть потом живет где хочет, потаскун проклятый».
Но неожиданно милиция обнаружила Рощина мертвым в
трупохранилище. Тело лежало там как неопознанное почти семь суток. Уйдя из дома
поздно вечером, Георгий выбросился из окна шестнадцатиэтажной башни в Круглом
проезде. Что понесло его туда, Лиля не знала. Квартиру женщина продала,
переехала жить в другое место и сейчас пытается забыть про страшное
происшествие.
– Сколько же вам пришлось пережить! – абсолютно искренне
воскликнула я. – Меня бы не хватило на такое.
– Жаль очень Жору, – вздохнула Лиля, – он ведь детдомовский,
мечтал о большой семье, а я бесплодная.
– Детдомовский? – поразилась я.
– А что тут странного? – переспросила Лиля. – Родители у
него погибли в авиакатастрофе, вот он и оказался в приюте. Кстати, никаких
особых ужасов не рассказывал, наоборот, говорил, что и воспитатели, и директор
были добрые, внимательные. Профессию получил.
– Где располагался детдом?
– Интернат на Сокольской, мы туда на юбилей их выпуска
ездили вместе, – ответила Лиля.
Глава 14
Я попрощалась с Лилей и поторопилась домой. В голове
крутились самые разные мысли. Людмила Шабанова, конечно, отменная дрянь. Жила
одновременно с обоими мужиками и ухитрилась «продать» им своего ребенка. Но
зачем? Напрашивается простой ответ: из-за денег. А куда делась девочка? Не
проще ли было отдать ее кому-то из отцов, по крайней мере число людей, желавших
придушить Людмилу, уменьшилось бы вдвое. Так нет, сначала надувает одного,
потом другого, а затем исчезает, чтобы через короткое время снова как ни в чем
не бывало начать работать в Москве? Настолько уверена в безнаказанности?
Сдается, у нее имелись помощники. Во-первых, кто-то же положил ее в родильный
дом, не оформляя документов, и, во-вторых, портье, так вовремя, перед самым
взрывом, распахнувший окошко…
Но сегодня больше не могу ничем заниматься, поеду домой, а
по дороге заверну в кондитерскую и куплю обожаемые Марусей корзиночки с кремом.
Однако девочка, к удивлению, не обрадовалась, увидав
лакомство.
– Что-то не хочется, – пробормотала она, – может, потом.
Я насторожилась:
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Маша – замечательный ребенок. Никаких капризов из-за еды мы
никогда не знали. Девочка, не кривляясь, ест кашу, пьет молоко с пенкой и
абсолютно спокойно укладывает за щеки шпинат. Не то что Аркадий, тот доводил
нас с Наташкой до обмороков, заставляя сдирать с курицы кожу, процеживать по
семь раз какао и вылавливать из супа весь лук. Впрочем, он и сейчас
капризничает. Икру не ест, потому что «противно смотреть на нерожденные
эмбрионы». От яиц шарахается: «Как подумаю, откуда они у курицы вываливаются,
сразу тошнит». Вид закипающего молока вызывает у него судороги, а в мясе
оказываются «страшные токсины».
Машенька же, на радость Катерине, обладает аппетитом
молодого волчонка. Когда ей сравнялось три года, мы, тогда еще нищие
преподавательницы, отдали ее в детский сад. Столики там стояли в форме буквы П.
Так вот, Маню всегда усаживали в центре, остальных детишек по бокам. Няня
ставила перед девочкой тарелку, ребенок мгновенно хватал ложку и начинал
азартно хлебать суп.
– А теперь, дети, – возвещала воспитательница, – давайте все
кушать так, как Машенька, ну-ка, кто ее опередит?
За два года выиграть соревнование с Маней не смог никто. Так
что от пирожных она откажется только в случае болезни.
Я сунула ей под мышку градусник, отметив красные,
лихорадочно блестевшие глаза. Тридцать восемь градусов, никак не меньше.
– Голова болит?
– Болит, – прошептала Манюня, чихнула и заревела.
Вызванный врач поставил однозначный диагноз:
– Ветрянка. Две недели постельного режима.
Пока доктор выписывал кучу рецептов, Кеша как мог утешал
сестру:
– Не расстраивайся, завтра станет лучше, давай-ка поспи.
– А я и не расстраиваюсь, – послышалось из-под одеяла, –
наоборот здорово: контрольную пропущу. Зря ты, мамусечка, не захотела есть
ямбу, видишь, действует!
– Марья, – строго сказала я, – это простое совпадение, ни на
минуту не верю всяким колдунам и шарлатанам. Запомни, наколдовать ничего
нельзя!
– А вот и можно, – настаивала Маруся.
– Нет.
– Да!
– Нет.
– Да!
– Мать, – влез в наш конструктивный диалог Аркадий, – чего
ты привязалась к больному ребенку? Пусть думает как хочет.
– Но ведь глупости говорит!
– Ладно тебе, – начал выталкивать меня за дверь сын, – иди
отсюда, еще заразишься.
Из коридора я услышала, как Аркадий произнес:
– Нет у тебя, Манюня, инстинкта самосохранения, я в твои
годы твердо знал: спорить со взрослыми, как против ветра плевать.
Не услышав Машкин ответ, я спустилась в гостиную. Там у
включенного видика с напряженным лицом сидела Зайка.
– На себя любуешься! – съехидничала я.
– Да вот сказали, что во время репортажа бровью дергаю, –
сообщила Ольга, – теперь пытаюсь понять, когда это происходит. Что там с Маней?
