Трое мужчин весьма спортивного вида переглянулись и шагнули
в спальню. Филя остался на лестнице. Мы затаили дыхание. Из-за двери несся визг
и какое-то щелканье.
– Фредди, любовь моя, – завопила Алиска и распахнула дверь.
Взору предстала изумительная картина. Посередине комнаты на
люстре качалась кривляющаяся обезьяна.
– Фредди, иди к мамочке, – взывала балерина.
Мартышка отцепилась и побежала на зов.
– Маленький мой, солнышко, испугался, – присюсюкивала Алиса,
– в чужую комнату попал. Ах, шалунишка, кушать, наверно, хочешь…
Противная обезьяна обхватила хозяйку за шею и склонила
голову к ней на плечо.
– Пойдем, мой славный, мама сейчас покормит Фреддичку, –
ворковала подруга. Потом она повернулась ко мне и с чувством произнесла: –
Только такая придурочная, как ты, могла перепутать Фреддиньку с каким-то
негром! Он терпеть не может запаха апельсинов. Наверное, унюхал из твоей
спальни аромат кожуры и обозлился. Так что запомни: никаких цитрусовых, лимон
ему тоже не по вкусу. Ладно, пошли пить чай.
И она ураганом полетела вниз. Мартышка, повизгивая, кинулась
за ней. У подножия лестницы безмятежно лежал ротвейлер. Он, как обычно, не
предполагал ничего плохого, потому нападение Фредди для Снапа оказалось полной
неожиданностью. Мартышка ухватила с журнального столика «ТВ-парк», абсолютно
по-человечески скрутила его в трубочку и изо всей силы врезала псу по голове.
Несчастный ротвейлер подскочил и заскулил.
– Слушай, – начала я злиться, – уйми своего бандита.
– Ничего, ничего, – заметила Алиска, – Фредди терпеть не
может мух и всегда их бьет, вот только плохо разбирается и лупит что по столу,
что по лбу с одинаковой силой. Умница, Фреддинька, убил противное насекомое…
Обезьяна радостно скалилась, размахивая журналом. Снап от
греха подальше забился под лестницу. Впрочем, остальные собаки тоже куда-то
пропали. Да и детей не видно, в доме гуляет лишь Алиска с приятелями. Выслушав
ее настойчивые приглашения принять участие в вечеринке, я пошла искать Ирку.
Домработница нашлась в кладовке.
– Вот уж странно, так странно, – бормотала она, разглядывая
пустую бутылку.
– Что стряслось?
– Купила на днях трехлитровую емкость «Аякса» для протирки
стекол, а сегодня она пустая, глядите!
И она потрясла перед моим носом остатками голубой жидкости.
Я принюхалась. Так вот чем брызгал Филя, когда вчера отгонял злых духов! То-то
запах показался удивительно знакомым.
– Очень странно, – продолжала недоумевать Ира, – может,
закрутила неплотно, а она испарилась?
Я усмехнулась и, попросив ее навести в спальне порядок, с
тяжелым сердцем отправилась в гостиную веселиться.
Утро началось в восемь часов.
– Сколько можно тебе повторять, оловянная твоя голова, –
вопил женский голос, – чай должен быть горячим, а сливочное масло холодным, но
не наоборот!
В ответ донеслись невнятные оправдания.
– Уволю, – бушевала Алиска, – выгоню на мороз босиком! Унеси
пойло на кухню и подай горячий!
Послышались сдавленные рыдания. Я вылезла из тепленькой
уютной постели и спустилась в гостиную.
У стола в зеленом пеньюаре с перьями восседала Алиса. При
виде меня она заулыбалась.
– Очень вовремя, сейчас кофе будет.
В ту же секунду Ира втащила поднос. Я поглядела на ее
красный распухший нос и твердо сказала:
– Не смей ругать Ирину и грозить ей увольнением.
Домработница поглядела на меня с благодарностью.
– Ха, – вскинулась Алиска, – да у тебя в доме делается все
кое-как, твердая рука нужна!
– Это мой дом, – отрезала я.
Ирка предпочла испариться. Алискино личико скукожилось.
Театральным жестом она схватилась за виски и запричитала:
– Вот она, тяжелая судьба несчастной женщины без кола и
двора, все, кому не лень, обидеть норовят.
– Хватит ерничать, – обозлилась я вконец.
– Ах, – заныла Алиса, укладываясь на диван, – мне плохо.
Кстати, сегодня танцую в «Лебедином», а в день спектакля меня нельзя волновать.
Ты же довела до слез. Руки трясутся, ноги дрожат, просто ужас! До чего тяжело
быть творческой личностью, любая несправедливость ранит. О, моя голова… мигрень
начинается, о, как я страдаю!
– Ну извини, – пробормотала я, – не хотела.
– Ладно, – поймала меня на слове Алиса, моментально
вскакивая со смертного одра, – значит, ты согласна, чтобы я навела в доме
порядок?
– Зачем? У нас и так хорошо.
– Не нервируй меня перед спектаклем, – пошла в атаку
балерина, – вот станцую плохо, виновата будешь ты!
На мой взгляд, хорошо она никогда не выступала, но не
говорить же ей это! Пожалуй, лучше всего уехать сейчас по делам и оставить
Алису в одиночестве.
В медицинском институте приветливая девочка, пощелкав
компьютером, моментально сообщила:
– Да, были такие студентки – Шабанова, Мостовая и Рыклина.
– Адреса есть?
– Шабанова проживала в общежитии, – сказала девочка, – а вот
две другие, надо же, в одном доме на Кутузовском проспекте, только в разных
квартирах.
Получив нужные координаты, я пошла к выходу.
– Зачем вам их местожительство? – спохватилась секретарша.
Но я уже скрылась за дверью. Конечно, прошло время, и они
могли отсюда уехать, но вдруг мне повезет.
Сначала позвонила Рыклиной. Из-за железной двери раздалось
дребезжащее:
– Кто там?
– Откройте, милиция.
Створка незамедлительно распахнулась. На пороге стояла
полная, неаккуратно причесанная женщина. Пряди волос топорщатся в разные
стороны, замызганный темно-красный байковый халат, теплые носки и абсолютно
безумный взгляд.
– Пришла, – обрадовалась тетка и, повернувшись в глубь
коридора, крикнула: – Саша, скорее сюда, Тамарочка вернулась!
На зов быстрым шагом вышел мужчина. По-видимому, отставной
военный, спина прямая, движения четкие.
