Густо подведенные глаза продавщицы бегали из стороны в
сторону. Небось частенько забирает у пьянчужек краденое, но меня абсолютно не
волнуют ее моральные устои. Руки сами потянулись к замшевому мешочку, а губы
произнесли:
– Ну надо же, нашлась! Потеряла, когда сигареты покупала, а
Ленка, наверное, подобрала.
– Что с них взять, пропащие люди, – резюмировала Люба, с
жалостью глядя на уплывающую из ее рук косметичку.
Я оставила ей сто рублей и, подпрыгивая от нетерпения,
побежала к «Вольво».
Шабанова не жалела на себя денег. Внутри торбочки лежала
только элитная косметика, я тоже пользуюсь подобной. Губная помада, тон, тушь
для ресниц, румяна – все вызывающе ярких тонов, на грани вульгарности. Хотя на
женщине-брюнетке это должно смотреться неплохо. Но самая ценная находка
оказалась именно здесь. В сумочке обнаружился небольшой кармашек, а в нем
связка ключей с кожаным брелоком.
Я вытащила мобильник и позвонила Нине Сундукян.
– Адрес Шабановой, пожалуйста, скажите.
– Березовский проезд, 18, квартира семьдесят. А зачем это
вам?
Но я уже хлопнула крышечкой телефона и завела мотор. Отлично
знаю этот проезд, там проживает одна из моих бывших свекровей.
На колечке болталось четыре ключа и пластмассовая палочка.
Сообразив, что при помощи последней можно открыть домофон, я ткнула ею в
отверстие и вошла в подъезд. Чисто, светло и откуда-то доносятся звуки радио.
Дверь в квартиру, явно железная, обитая кожей
светло-песочного цвета, выглядела дорого и элегантно. Ключи беззвучно
провернулись в замках, и я вступила в небольшую, но безупречно отделанную
прихожую. Встроенные шкафы сияли зеркальными дверями, пол затянут ковролином.
Две небольшие комнаты просто сверкали. Мебель, натертая воском, полы покрыты
лаком, занавески невероятно чистые. В кухне все мелочи ярко-красного цвета, и
от этого она выглядит празднично.
Я принялась рассматривать внутренности шкафов. На полках
полным-полно дорогой, красивой одежды. Одних шерстяных пуловеров больше дюжины.
Ну, конечно, хорошо зарабатывала и баловала себя любимую. Вот только не похоже,
что она была сумасшедшей. Обстановка без слов рассказывала о хозяйке:
аккуратная, слегка зануда. Вон как ровно стоят чашки в буфете, все ручками в
одну сторону, да и в ванной – два полотенца висят просто по линеечке и шампуни
вытянулись по росту. У нас дома все бутылки вечно остаются открытыми…
В спальне, на маленьком столике, возле удобной просторной
кровати, в дорогой серебряной рамке стояла фотография. Я схватила снимок. Да,
это она. Только на фото черные глаза смотрят ласково, полные, сочные губы
растянуты в улыбке и все лицо мягкое, беззащитное, а не злое и ожесточенное.
Красивой, полуобнаженной рукой Людмила обнимает за плечики худенькую
темноволосую девочку, одетую в яркий костюмчик. По виду ей, тоже радостно
улыбающейся, года два, не больше. Я повертела в руках глянцевую бумажку – с
оборотной стороны ничего, только дата: 1999 год. Значит, дочка все же есть,
только где она?
В квартире ничто не говорит о присутствии ребенка: нет
игрушек, книжек и детских вещей. Ни кроватки, ни коляски, ни велосипедика…
Значит, в предсмертной записке чистая правда. Где-то живет некая Верочка, и в
случае кончины Людмилы она умрет от голода.
Я закурила «Голуаз». Шабанова уехала из Дома творчества
раньше срока. Значит, ее родственники думают, что Мила отдыхает себе в Ложкине,
и совершенно не волнуются, тревожиться начнут, когда та не вернется в Москву в
положенное время.
Я открыла секретер в «стенке» и нашла там коробку с
документами. Расчетные книжки за свет, газ и квартиру, несколько оплаченных
телефонных счетов, пара каких-то чеков. Здесь же паспорт, диплом об окончании
Третьего медицинского института, удостоверение. Я открыла синюю книжечку.
Шабанова Людмила Георгиевна, занимаемая должность –
стоматолог и таинственные буквы ОООЗТП. Все, никаких документов ребенка: ни
метрики, ни медицинской карты. Скорей всего девочка живет в другом месте,
только где?
Внезапно мне стало холодно и неуютно, в открытую форточку
начал задувать ледяной ветер. Я выбросила на улицу окурок, пошла было к двери,
но потом вернулась, взяла со столика фотографию, а из секретера один из
междугородных счетов.
Следователь Николай Васильевич при моем появлении только
безнадежно вздохнул. Я выложила на стол ключи, фотографию и счет. Капитан
выслушал меня и попытался вразумить в последний раз:
– Ну зачем вам это? Дело у меня закрыто. Самоубийца опознана
как Сундукян Нина Вагановна, тело кремировано, все, конец.
– Ничего себе, – возмутилась я, – разве не рассказывала я
вам утром про Шабанову? Смотрите, вот он, ребенок, без мамы остался.
– Дела нет, – твердил свое следователь.
– Так заведите.
– На каком основании?
Я подумала секунду и выпалила:
– По факту перепутывания тела и похорон другой личности.
Нет, все-таки стены милиции давят на психику. Сама стала
изъясняться нечеловеческим языком.
Николай Васильевич посинел и четко отрезал:
– Вот принесут заявление, тогда и открою дело.
– Так я прямо сейчас и напишу, – обрадовалась я.
– Ну уж нет, – возразил капитан, – бумагу приму либо от
самой Сундукян, либо от родственников Шабановой. А вас прошу ко мне больше не
ходить.
– Ладно, – покладисто сказала я, – сделайте только одно
доброе дело напоследок.
– Какое?
– Узнайте, кому принадлежит телефон, по которому звонила
Людмила, и что за предприятие такое ОООЗТП.
Неожиданно следователь охотно согласился.
– Договорились, но только в обмен на услугу.
– Какую?
– Я сообщу вам требуемое, а вы больше никогда ко мне не
придете, идет?
«В конце концов можно побеспокоить и начальника отделения»,
– подумала я и легко согласилась.
По дороге домой позвонила Нине.
– Когда вы соберетесь в милицию заявлять, что живы,
позвоните, я вас отвезу.
– А я никуда не поеду, – заявила Нина, зевая.
От удивления я чуть было не вылетела в кювет и, съехав на
обочину, спросила:
– Как же так?
