– Не уважаете нас, за покойницу не подняли.
Но я теперь умею отбиваться.
– Язва желудка замучила.
Обычно подобного заявления хватает, чтобы отвязались, но не
в этот раз.
– Так некоторые язву водочкой лечат, – настаивал мужчина, –
давайте, а то обидимся…
– Отстань, Лешка, – велела Надежда.
– Нет, пусть выпьет за Нинельку, чтоб земля ей пухом, – не
успокаивался Алексей.
– Ладно тебе, – вмешалась незнакомая женщина, – чего
привязался.
– Нет, – уперся захмелевший мужик, – пока не опрокинет,
из-за стола не выпущу.
– Вот идиот, – в сердцах воскликнула Лиана, – не обращай на
него внимания. Пойдем, вынем пирог из духовки.
Полная благодарности, я побежала за ней на кухню. Мне
вручили большой поднос с кулебякой. Стараясь не уронить изумительно пахнущий
кулинарный шедевр, я задом попятилась в прихожую, аккуратно стала
разворачиваться и услышала стук входной двери.
– Что тут происходит? – раздался недовольный молодой женский
голос.
Странный вопрос для пришедшей на поминки. Я попробовала
разглядеть новую гостью, но в маленькой прихожей почти непроглядная темнота.
– Да вы пройдите в комнату, – велела я, с трудом удерживая
тяжеленный пирог, – там все.
– Ладно, – грозно сообщила женщина.
Я снова пошла на кухню, а таинственная незнакомка сумела
продвинуться в помещение, где вовсю шли поминки.
– Назад несешь? – удивилась Лиана.
– Там женщина появилась.
– Кто?
– Не знаю.
В этот момент из комнаты раздался крик. Так вопит стадион,
когда болельщики видят необыкновенно красивый гол, на одном дыхании, все сразу:
а-а-а!
Мы с Лианой разом кинулись в коридор. Я не удержала пирог, и
кулебяка с размаху вылетела в прихожую, шлепнувшись в чьи-то ботинки. Крик
продолжался. Чертыхаясь, Лиана понеслась в комнату и завизжала. Я отодвинула ее
и уставилась на виновницу переполоха.
У стола стояла полноватая женщина. Красивые черные волосы
спускались волнами на плечи. Огромные бездонные карие глаза гневно оглядывали
гостей. Тонкий нос подрагивал, а полукружья бровей грозно насупились.
– Что здесь происходит? – закричала гостья.
Лиана, не говоря ни слова, села на пол. Толстый мужик,
предлагавший мне выпить, абсолютно бледный, вытянув вперед руки, словно
заведенный, твердил:
– Нет, нет, нет…
– Говорила же, – завопила Надежда, – в гробу не она лежала.
Нинелька совсем другая, а вы мне: смерть меняет! Вот она,
живехонька-здоровехонька!
– Вы Нинель Сундукян? – спросила я в ужасе. – Нина
Вагановна, поэтесса?
– Она самая, – подтвердила женщина, раздраженно смахивая со
лба спутанные прядки, – именно Нина Сундукян. Кстати, я здесь живу и совершенно
не понимаю, что происходит в моей квартире и отчего тут устроен праздник!
– П-п-праздник, едрена Матрена, – ожил толстый мужик, – ни
фига себе удовольствие, на поминки собрались, после похорон.
– Умер-то кто? – изумилась Нина. – Но… почему у меня в
квартире?
– Так тебя сегодня кремировали, – радостно пояснила Надежда,
– жаль, не видела. Здорово все прошло. Платье надели бархатное, темно-синее,
платочек кружевной, цветов принесли, речь сказали, а теперь, вот погляди, стол
собрали, не одну тысячу истратили…
– Кто же сказал, что я умерла? – изумилась Нина.
– Лианка, – ответила Надя.
Лиана медленно помотала головой.
– Лично твой труп видела.
– Значит, не мой, – спокойно ответила Нина и расхохоталась:
– Ну и морды у вас!
Лица присутствующих и впрямь слегка вытянулись.
– Не может быть, – схватилась за голову Лиана, – я же видела
твое тело!
– Следовательно, не мое, – усмехнулась Нина, – зря
обрадовалась.
– Так чье же? – воскликнула Лиана. – Кого мы сегодня
кремировали?
Вот это вопрос!
Успокоились не сразу. Потом снова сели за стол и принялись
радостно поднимать бокалы за здравие хозяйки дома. Через час присутствующие
оказались пьяными в стельку. Трезвыми оставались только я и Нина.
– Просто Кафка, – вздохнула хозяйка, закуривая, – ни за что
бы не поверила, если бы кто рассказал про такое! Ну Лианка, ну дура, ну что же
ты мне устроила! Как теперь паспорт получать… да и доказывать придется, что я
жива! Вот уж поторопилась меня похоронить…
Ее довольно полные руки нервно вздрагивали.
– Не ругайте сестру, – тихо сказала я, – она очень
переживала, что толкнула вас на самоубийство.
– Фу, – гневно воскликнула Нина, – придет же такая дурь в
голову!
Я молча вытащила из сумки записку и протянула женщине.
– Вы писали?
– Никогда. И почерк не мой.
– А в Доме творчества отдыхали?
Нина многозначительно улыбнулась.
– Зачем вам знать?
– Искали погибшую женщину и следы привели к писателям…
Сундукян ухмыльнулась:
– Да уж, не хочешь себе зла, не делай людям добра! Пожалела
Людмилку, вот и результат.
– Кого?
– Людмилу, стоматолога.
Я непонимающе уставилась на Нину, и та мне все объяснила.
Зубы у Нины плохие с детства, вот всю жизнь и мучается.
Много лет искала хорошего врача и напала на Людмилу Георгиевну Шабанову. У той
– золотые руки. Ниночка стала постоянной клиенткой ее кабинета. Сначала просто
ставила пломбы и штифты, затем женщины подружились, сблизились, стали вместе
ходить в театры и на концерты. У Людмилы не было семьи, Нина тоже не обременена
ни мужем, ни детьми. Отношения крепли.
Не так давно Мила пожаловалась Нине, что очень устала. Люди
раздражают ее до бешенства, даже в метро ездить противно.
– Отдохни, – посоветовала Сундукян, – скатай на море, в
Египет или Эмираты, там сейчас классно.
