Переговоры шли тяжело, но кончились миром. Группа Клейна благополучно вернулась. А на этом участке уже не стреляли до самого Вывода.
Тогда-то Клейн и узнал про три правила переговоров. Уважение. Непрерывность. Никаких обещаний. Наверно, есть и другие правила, но в его практике хватало и этих трех.
Показать свое уважение к Шалакову ему было нетрудно, потому что конвоиры, стиснув Клейна с боков, удерживали его от проявления иных чувств. Обещать ему было нечего. Труднее было с непрерывностью. Следовало заговаривать зубы, вешать лапшу и нести пургу, лишь бы не нарушался контакт. Пока есть контакт, не убивают. А сейчас Клейн боялся только одного — он боялся, что начнут убивать свидетелей.
Его не страшили обещанные пытки. Он знал, что человек способен выдержать гораздо больше, чем ему могут предложить.
Кроме того, он и не собирался молчать. Спрашивайте — отвечаем. Ему нечего было скрывать. Потому что группа Кота должна была прибыть на квартиру к Рене. И не прибыла. Значит, ребята нашли другое укрытие.
Значит, что-то могло насторожить их по дороге, и они подстраховались.
Значит, надо проверить то самое незаметное звено в цепочке — тех, кто встречал Кота в аэропорту.
— Ну и что вы надумали? — снова повернулся к нему Шалаков. Кажется, его тоже учили правилам переговоров.
— Сейчас уже слишком поздно, — сказал Клейн. — Ночь. Но вот с утра не мешало бы переговорить с кое-какими нашими работниками. С теми, кто встречал важную персону.
— Хороший ход, — сказал Шалаков. — Вы могли бы выиграть целую ночь. Но не получится. Мы уже переговорили с ними. Они встречали, но не встретили. Ваших людей не было среди пассажиров. Не было, Герман Иванович.
18. На новой службе
Автобус остановился. Посмотрев вперед, Зубов увидел только клубящуюся пыль в лучах фар. Фары погасли, и в темноте появились две звездочки. Они приближались, раскачиваясь. Скоро появились пятна света на дороге. К автобусу приближались двое с фонариками.
Они переговорили с водителем. Один из них заглянул в салон и скользнул лучом по лицам сидящих, по сумкам и брезенту на полу. Второй пошел впереди, освещая дорогу, и автобус медленно тронулся за ним, не зажигая фар.
Поперек дороги вдруг высветилась автоцистерна. Она испустила облако дыма, моргнула стоп-сигналами и неловко, рывками откатилась назад, пропуская автобус. Дальше был опущенный шлагбаум и усатые полицейские в касках, громоздких бронежилетах, с автоматами стволом вниз.
Наконец, после кружения по тесной улице между каменными заборами, автобус остановился перед железными воротами. Над забором возвышалась караульная вышка с мощным прожектором. Ворота поползли в сторону со скрежетом и визгом, и автобус вкатился в сад.
Невысокие деревья с побеленными стволами сплошной стеной окружали заасфальтированную площадку перед воротами. Здесь уже стояли знакомые Зубову машины — белая «ауди» и микроавтобус.
— Рамазан, Нури, за мной, — вполголоса скомандовал Камыш, выходя из автобуса. — Закир, сумки выгружай на траву. И поосторожнее, не кидай.
Они углубились в сад по дорожке, вымощенной белым камнем. Из такого же камня был сложен забор, вдоль которого они подошли к небольшому домику с закрашенными окнами. Из-за открывшейся двери ударил густой запах хлорки.
Камыш вытянул из коридора что-то длинное. Это были носилки.
— Ну, похоронная команда, тащите клиента сюда, я пока санитаров разбужу, — сказал Камыш. — Только не заблудитесь. В той стороне собаки пасутся.
Они вернулись к автобусу. Никаких сумок на траве не было. Щуплый мирно спал на лавке в автобусе.
«Седой» забрался в автобус и открыл задний люк. Зубов подал ему носилки. В темноте слышалась возня и шарканье ног по оцинкованному полу. Автобус был приспособлен для перевозки гробов, но носилки из него вынимались с трудом.
Зубов вспомнил, что те двое к нему на Почтамтскую приезжали на «скорой помощи» — потом он перегнал машину в тупичок, где ее найдут очень нескоро, и не всю. И у Клейна он застал машину коммунальной службы. А вот теперь — катафалк.
В темноте послышались шаги, хруст веток. Группа крепких ребят в серо-голубом милицейском камуфляже остановилась у автобуса. Все они смотрели на Зубова, который держал на весу один конец носилок, а второй конец еще был внутри автобуса. На носилках из-под брезента торчали ступни в темных носках. На пятке белела дыра. «Седой» вылез из люка, подхватил носилки и вдвоем они поставили свой тяжелый груз на асфальт, чтобы перехватить поудобнее.
Зубов поправил брезент, прикрыв ступни убитого.
— Тут, типа, где-то сумки должны быть наши, — сказал один из группы. — Нам их в камеру хранения сдавать. Где сумки-то? Сказали, что около автобуса.
— А я тебе не нанимался грузчиком, — послышался из автобуса недовольный голос Щуплого.
В проеме двери показалась его узкая фигурка. Оглядев собравшихся, Щуплый заговорил более приветливо.
— Так, бойцы, подходим по одному, быстренько получаем багаж. Сумки фирменные, чистые, жалко же их в грязь бросать, верно? Подходим, разбираем!
Бойцы понемногу разобрали сумки и ушли в темноту. Зубов с «седым» отнесли тело к домику у забора, где их перехватили двое в темных халатах. «Санитары» занесли носилки в домик, Камыш плотно затворил за ними дверь и сказал:
— На этом все. Пошли рубать, хлопцы, пока мясо не остыло.
— Сумки там остались, — напомнил «седой».
— Не пропадут, — сказал Камыш. — С утра вам на этом же автобусе ехать. Вы теперь на пару будете. Отвозить, привозить. Пускай салабоны
[16]
побегают, а нам, старикам, как-то на колесах веселей. Так, старая гвардия? А, Рамазан?
— Это точно, — сказал Зубов, подумав: «И чего он ко мне прицепился? Педик, что ли?»
В кронах деревьев вспыхнули лампочки, и по освещенной аллее они вышли к пустому бассейну. Слева и справа стояли одинаковые домики с плоскими крышами, а прямо за бассейном высился двухэтажный особнячок с башней. Все окна на первом этаже тепло светились, и было видно, как за столиками сидят бойцы в камуфляже, и женщина в белом халате ходит между столиками с подносом, собирая пустые тарелки.
«Три стола, сидят по четыре за каждым, — считал Зубов. — Пустой стол с грязными тарелками, три стакана. А вон еще стол за колонной, там еще четверо. Уже больше чем двадцать штыков».
Штыков кормили гречневой кашей с тушеным мясом. На каждом столе была большая миска с нарезанными помидорами и огурцами, тарелка с ворохом зеленого лука, горка серого хлеба и по две бутылки красного сухого вина. Все ели молча и сосредоточенно. «Соль дай». «Вино кислое». Больше Зубов ничего не услышал.
— Так, — сказал Камыш, выходя на середину столовой. — Порубали? Можете покурить перед отбоем. Спать на втором этаже. Там две палаты по десять коек, хватит на всех. Сортир и умывальник с правой стороны. Каптерка с левой, там возьмете форму, кто не взял. Подъем в семь ноль — ноль. Вопросы есть?
