Леша засмеялся.
– Она покажется еще лучше, когда узнаете ее цену.
– Ну? – поинтересовался режиссер.
– Две тысячи баксов, – гордо возвестил Батов.
Пашин онемел. За такую модель просят как минимум пять.
– Где взял? – спросил Пашин.
Леша хмыкнул:
– У Иветты Воротниковой брат работает на автомобильном
заводе. Даешь деньги – через три месяца авто. Мне раньше досталось, поскольку
кто-то отказался и Люка предложила купить, – откровенничал счастливый Лешка.
– Небось ворованные, – сомневался Пашин.
– За две тысячи-то? – засмеялся Леша. – Определенно не
честным путем за ворота выкатили. Только мне какая разница? Да вы гляньте:
сиденья, обивка – бархат. А работает, будто соловей поет.
Леша повернул ключ зажигания, и мотор ровно загудел. Пашин
завистливо вздохнул. У режиссера в гараже стояла раздолбанная «копейка».
Через час к Люке явилась делегация. Женщина спокойно
выслушала коллег и обещала поговорить с родственником. На следующий день она
сообщила:
– Брат готов вам помочь, но при одном условии – берете не
менее двадцати пяти машин. Они торгуют только оптом. Леше случайно повезло:
один из предполагаемых покупателей умер.
Актеры принялись звонить друзьям и знакомым. К среде
собралось тридцать два человека. Люка глянула в список и недовольно протянула:
– Сказала же: только двадцать пять для своих, самых близких,
а вы небось всю Москву оповестили!
– Что ты, милая, – залебезил Пашин, – не гневайся, сейчас
вычеркнем.
– Ладно уж, – смилостивилась девушка, – пусть остаются.
Большой пакет с долларами перекочевал к ней в руки.
Ровно через три месяца Иветта объявила:
– Завтра в двенадцать придут трейлеры с машинами.
Будущие автовладельцы, радостно гомоня, стали поджидать
вожделенные тачки. Но ни в час, ни в два, ни в три никакие грузовики не
въезжали во двор. Не было и Иветты. Когда в семь вечера стало ясно, что сегодня
«Жигулей» не получить, Пашин принялся названивать Люке домой. Трубку сняла
женщина, спокойно сообщившая:
– Иветты нет.
– Когда придет, пусть срочно позвонит на работу, – велел
режиссер.
– Вы не поняли, – вежливо пояснил голос. – Иветта съехала
вчера с квартиры.
– Как? – изумился Пашин. – Разве это не ее местожительство?
– Было ее, – ответила дама, – а теперь квартира сдана нам.
– Куда отправилась Воротникова?! – заорал режиссер.
– Не надо кричать, – осадила женщина. – Я абсолютно ничего
не знаю, ей все время сюда названивают, и я, честно говоря, устала объясняться
с людьми. Если по поводу турпутевок, то лучше обратитесь в агентство, где она
работала.
– Мы по поводу автомобилей, – растерялся Пашин.
– Да? – удивилась собеседница. – Тут с утра звонят члены
какой-то туристической группы. Стоят в Шереметьево и ждут Иветту. Она должна
привезти им билеты и путевки, телефон оборвали. Просто осточертели.
В трубке раздались гудки. Режиссер наконец-то понял, что
весь коллектив вместе с друзьями и родственниками стал жертвой наглой
мошенницы.
– Она больше не приходила? – поинтересовалась я.
– Конечно, нет, – ухмыльнулась Люда, – дура она, что ли, да
наши ее на части разорвут.
Обманутые актеры двинули в милицию, но здесь их пыл быстро
охладили. Во-первых, никто не удосужился взять у Иветты расписку, во-вторых,
оказалось, что пострадавшие запросто могут превратиться в подследственных.
– Ну и ну, господа хорошие, знали небось, что автомобили
будут краденые, – укорил начальник отдела по борьбе с организованной
преступностью. – Всем следовало явиться с заявлением, когда вам предложили
вступить в незаконную сделку. Думали обойти закон и на пятак рублей купить?
Испугавшись, что их привлекут к ответственности за
преступные замыслы, актеры поспешили убраться восвояси.
Я довезла Люду до дома и в растерянности закурила. Ну и
дрянь же эта Иветта! Просто ужасно, что мы с ней так похожи! Может, покрасить
волосы в черный цвет?
Мирное треньканье телефона вывело меня из задумчивости.
– Дашенька, – послышался голос Орлова, – как дела?
– Ничего, – протянула я.
– Какие-нибудь неприятности? – испугался Виталий. – Что
такая грустная?
– Да так, ерунда, – пробормотала я, чувствуя, как огромная
усталость наваливается на плечи.
– Вот что, – решительно заявил Орлов, – мне не нравится твой
тон, носом чую крупные неполадки. Давай рули на Беговую в кафе «Мона», там и
поговорим.
Все детство и большую часть юности я провела с авторитарной
бабушкой, общавшейся со мной, как конвойный с зэком-первоходкой. Слушать
внимательно, исполнять безоговорочно, шаг вправо или влево считается побегом.
Поэтому, когда человек начинает железным тоном отдавать мне приказания, я в
большинстве случаев машинально подчиняюсь.
«Фольксваген» подвез меня к нужному кафе.
– Новая машина? – поинтересовался Виталий.
– Нет, взяла у Зайки, – объяснила я.
– Помяла «Вольво»?
Я растерянно вертела в руках вилку. Ну как объяснить в двух
словах происходящее?
Орлов нежно коснулся моей руки.
– Дашенька, ты очень нравишься мне, не стану скрывать своих
чувств. Естественно, помогу, чем смогу. Расскажи, что стряслось. Древние
считали: высказанная беда – уже полбеды. Вижу, что тебе тяжело.
Слезы потоком хлынули из моих глаз. Безумно обозлившись на
себя за подобную реакцию, я схватила салфетку, но водопад не прекращался.
Вообще я не принадлежу к плаксам, рыдать на глазах у других считаю
отвратительной привычкой. Если и случаются припадки отчаяния, то предпочитаю переживать
их наедине, где-нибудь в ванной, за закрытыми дверями, и наружу выхожу только
тогда, когда нос приобретает нормальный цвет. Терпеть не могу, когда меня
жалеют.
