Вот тут-то Ася испугалась по-настоящему. Прокрутилась в
кровати без сна до утра и с тяжелым сердцем записала дочурку к психиатру. Как
потом выяснилось, повезло ей безмерно. На прием они попали к выпускнику
московского вуза Анатолию Карякину. Толя интересовался относительно редким в те
годы в СССР методом лечения – психотерапией, обожал свою профессию и ухитрялся
читать почти все новинки, благо свободно владел немецким и английским.
Познакомившись с Люкой, Карякин поделился с встревоженной
матерью своими соображениями. Но далекая от медицины и психологии Асенька
практически ничего не поняла. Толя сыпал специальными терминами: эписиндром,
фрустрация, либидо… Ясно стало только одно: заумный доктор берется лечить
девочку, причем как-то странно – не таблетками и уколами, а обычными
разговорами.
– И сколько такое стоит? – робко осведомилась мать, мысленно
заглядывая в сберкнижку, где хранился «стратегический запас» – триста рублей.
– Ни копейки, – отмахнулся Анатолий, решивший провести
первый раз в жизни сеансы, – только строго выполняйте мои указания.
Поскольку в качестве альтернативы предлагался прием
психотропных препаратов и постановка на учет в диспансер, Ася рискнула.
Целый год Люка лечилась у Анатолия. Первый месяц оказался
ужасным. Дочка рыдала в голос и, цепляясь руками за косяк, вопила:
– Не пойду!
Асенька с трудом волокла девчонку по ступенькам. Затем
Иветта смирилась, даже стала ждать сеансов с радостью. Может, Анатолий оказался
талантлив, а может, решающую роль сыграл переходный возраст, но в шестом классе
Люку просто не узнали ни учителя, ни одноклассники. Маленькое тощенькое злобное
существо, косившееся на всех с задней парты, превратилось в красивого улыбчивого
подростка. Иветта записалась в драмкружок, и режиссер не уставал расхваливать
ее талант. Училась девочка по-прежнему отлично, но теперь больше не нарушала
неписаных детских законов и охотно давала списывать.
Единственное, что осталось от прежнего «имиджа», – кличка
Люка. Кстати, Анатолий настоятельно рекомендовал звать девочку только Иветтой.
– Ничто не должно напоминать ей о прошлом, – советовал врач.
– Это Люка была агрессивной и неконтактной, а Иветточка – чудесный, милый
человечек.
Но не объяснять же такое в школе? И лучшую ученицу
по-прежнему звали Люкой, искренне забыв, откуда взялось это прозвище.
Когда дочка пошла в восьмой класс, у Аси появился жених –
симпатичный инженер Федор Андреевич. После трех месяцев ухаживания он поселился
у своей пассии. Может, в конце концов у них и сложилась бы вполне нормальная,
счастливая жизнь, только наивный Федор принялся воспитывать Иветту.
– Что же ты, деточка, никогда матери по хозяйству не
поможешь, – зудел, как осенняя муха, мужик. – Помой-ка посуду после обеда.
Иветта мило улыбалась, но выполнять требование не спешила.
Федор Андреевич не успокаивался:
– Хоть трусишки свои постирай, лентяйка ты этакая, мать
пожалей…
Потом принялся за будущую жену:
– Разбаловала девицу, замуж скоро выдавать, а она полная
неумеха – ни щей не сварит, ни рубахи не постирает…
Мать призадумалась. Иветта действительно дома абсолютно
ничего не делала. Уходя в школу, девочка даже кровать свою не застилала. Но
раньше это как-то не трогало Асю, а сейчас начало раздражать. Однажды, придя
домой, женщина обнаружила на столе грязные тарелки, чашку с остатками чая.
Иветта же преспокойненько лежала на диване. Ася взорвалась:
– Ну как тебе не стыдно! Я целый день работаю, а ты
ничегошеньки не делаешь! Прав Федор, белоручкой растешь!
– Ой, да ладно, мамуля, – заныла Иветта, – чего взбесилась,
ну потом уберу, ерунда какая…
– Да как ты смеешь с матерью так разговаривать! – закричал
Федор.
– Ты мне замечаний не делай, – отрезала Люка, – ты здесь
вообще никто: ни маме муж, ни мне отец!
– Скоро буду, – пообещал потерявший терпение мужик, – на
днях заявление в загс отнесем, вот тогда получишь ремнем по заднему месту, уже
на законных основаниях.
– Это правда? – тихо спросила Люка.
Ася виновато кивнула головой. Не в такой обстановке хотела
она сообщить дочери о предполагаемом замужестве.
– Ну что ж, – мило улыбнулась вдруг девочка, – желаю
счастья! Очень рада за вас.
Ася чуть не села мимо стула. Подобной реакции она никак не
ожидала.
Через неделю мать заметила, что Люка ходит по квартире
как-то боком, кутаясь в длинный халат.
В ответ на настойчивые расспросы Иветта сначала отводила
глаза, а потом пробормотала:
– Ты только не пугайся, – и распахнула полы халата. Ася чуть
не лишилась чувств. На нежной коже девочки тут и там сверкали жуткие
кровоподтеки.
– Что это? – только и смогла пробормотать мать.
– Федор, когда тебя нет, все время щиплет меня и говорит
гадости, – зарыдала Люка, – а вчера вообще догола разделся и… Ой, не могу,
извини, мама…
Ася в ужасе слушала девочку. О подобных ситуациях она,
конечно, слышала, но чтобы Федор!..
– Не хотела тебе говорить, – захлебывалась слезами Люка, –
думала, отстанет, а он все сильней и сильней пристает, вот и придираться начал.
Думаешь, почему он постоянно кричит, что я чашки не мою? Я ему по рукам, а он
тебе жаловаться. Тоже чистюля нашелся, Макаренко фигов. Сам, между прочим, свою
посуду после обеда немытой оставляет и вещи повсюду раскидывает… Понимаешь
теперь, почему он меня воспитывать взялся?
Ася почему-то не зарыдала. Молча уложила вещи кавалера в
чемодан и выставила его за дверь, тихо радуясь, что не успела официально
оформить взаимоотношения.
Летом театральный кружок, куда ходила Люка, собрался на
фестиваль детских самодеятельных коллективов в Москву. Всех артистов взять не
могли, ехали лучшие из лучших. Педагоги поставили условие – в столицу отправят
только тех, у кого в дневниках хорошие отметки. Люка совершенно не волновалась
– у нее-то были одни пятерки, а руководитель театральной студии открыто называл
Воротникову любимицей. Но неожиданно для всех в Первопрестольную велели
собираться Оле Золотовой, дочери главврача крупнейшей городской больницы. Мало
того, что Олечка слегка шепелявила, так еще и год закончила на одни тройки.
Возмущенная Ася потребовала ответа от классной руководительницы. Та только
развела руками:
– Безобразие, конечно, но у нашей директрисы муж хроник, его
без конца в клинику укладывают.
