— Под имперским русским флагом! — продолжал с надрывом бухать в голове незнакомый голос.
Черный «туарег», отражая свет уличных фонарей тонированными стеклами, медленно вкатывался на стоянку перед зданием подстанции скорой помощи.
Сказать, что обитатели подмосковного дома отдыха ракетчиков были взбудоражены прибытием очередной группы отдыхающих, значит, ничего не сказать. В бедном на события замкнутом мирке, огороженной территории посреди нетронутого елового леса на берегу Москвы-реки появление каждого нового лица непременно обсуждалось и мусолилось на все лады. Ведь постояльцами учреждения, как правило, оказывались не только отставные генералы и полковники, а также их жены, никогда не упускавшие случая перемыть косточки вновь прибывшим. Тем более таким необычным как эти. Десяток молодых парней призывного возраста, крепких, широкоплечих и одинаково коротко стриженных ни на кого не глядя, продефилировал мимо праздно скучающих на лавочках вдоль центральной аллеи отдыхающих. Замыкал группу кряжистый абсолютно седой мужик лет пятидесяти с резкими рублеными чертами лица. Все были одеты в строгую полувоенную одежду модного сейчас в молодежной среде стиля милитари, за плечами висели одинаковые пятнистые рюкзаки.
— Вот молодежь пошла, — недовольно зазудела, едва дождавшись, пока новички миновали ее лавку генеральша Попова. — Поздороваться даже никто и не подумал.
Сморщенную будто печеное яблоко, почти семидесятилетнюю даму вовсе не волновало то простое обстоятельство, что с ней лично никто из прибывших знаком не был, а значит и приветствовать ее был не обязан. Еще несколько клушек преклонного возраста, штатных подпевал генеральши с готовностью закачали головами, подхватывая стоны насчет бескультурья молодого поколения. Уже через несколько минут старушки и сами искренне поверили в то, что их только что смертельно оскорбили. Сам того не желая, просто руководствуясь извечным стариковским желанием что-нибудь добавить к тому что говорят рядом, совершенно не заботясь о теме беседы, масла в огонь подлил и отставник Попов, тут же дышавший полезным в его возрасте хвойным ароматом.
— Пацаны молодые, в армии, небось, не служившие, — осуждающе покрутил он седой головой. — О дисциплине понятия никакого… Теперь прощай покой и тишина. Начнут водку пить, да девок в окна к себе по ночам таскать.
— И кто их только сюда пустил, — истерично закатила глаза генеральша. — Юра, Юра, ну что же ты сидишь и спокойно смотришь, как нас лишают заслуженного отдыха! Разве для того мы столько лет в лишениях, верой и правдой…
Душившие пожилую даму рыдания помешали ей закончить начавшееся было перечисление заслуг перед державой славной четы Поповых, действительно почти сорок лет бок о бок прослужившей на центральном командном пункте ракетных войск стратегического назначения. Свою карьеру молодой лейтенант Попов, удачно женившийся на дочке тогдашнего начальника главного управления кадров министерства обороны, начал в качестве штабного адъютанта, да так и пошел по штабным паркетам до собственных генеральских погон. Бесспорно, столь выдающаяся и напряженная служба на благо Родины, требовала теперь всемерно трепетного отношения к отдыху заслуженных ветеранов.
Впечатленный слезами жены генерал, подтянув спортивные штаны, немедленно отправился требовать выдворения с территории «беспокойных» и явно не имеющих никакого отношения к Вооруженным Силам соседей. Однако ни генеральское возмущение, ни угрозы звонков высокопоставленным друзьям должного впечатления на начальника дома отдыха не произвели.
— Это коммерческий заезд, — беспомощно развел руками полковник от медицины. — Заявлены, как спортивная команда по многоборью с тренером.
Генерал продолжал давить его отработанным за годы службы тяжелым взглядом, но в этот раз привычное средство явно давало сбой. Чертов медик бестрепетно смотрел ему прямо в лицо и даже не собирался виновато опускать глаз.
— Платят полную стоимость путевки. В отличие от вас, — не удержался от шпильки, дерзкий полковник.
По правде говоря, ему уже изрядно поднадоело приезжавшее сюда каждое лето по льготным расценкам, то есть практически задарма, чванливое генеральское семейство, вечно всем недовольное, и претендующее на особое к себе отношение. Потому сейчас он с искренним удовольствием на вполне законных основаниях отказывал отставнику в его требованиях.
— Жалуйтесь, жалуйтесь, Юрий Иванович, — благожелательно кивал он головой, приобняв генерала за плечи и выпроваживая его из кабинета. — Я тоже считаю, что это форменное безобразие. Просто время сейчас такое, понимаете, время… Все за деньги. Одни деньги у всех в голове, куда катится Россия?
Пока генерал возвращался из административного здания обратно к своему спальному корпусу, он немного успокоился. Как ни странно в немалой степени способствовали этому приведенные начальником дома отдыха аргументы. О том, что Россию продали, отставник знал не понаслышке, даже сам успел слегка поучаствовать в этой продаже, будучи в комиссии по инвентаризации имущества Западной группы войск. Что ж теперь приходилось мириться с последствиями и терпеть рядом с собой наглую молодежь. Если они платят живыми деньгами за право здесь находиться, то борьба с ними автоматически становилась малоперспективной.
Против ожидания особого беспокойства вновь прибывшие до конца дня не доставили. Организованно все в одно время прибыли на ужин в столовую, вели себя подчеркнуто скромно, не шумели, ели аккуратно и быстро. Поев тут же убыли обратно к себе в самый дальний, стоящий несколько на отшибе от остальных зданий корпус. Где и оставались до самой ночи, причем свет дисциплинированно погас во всех комнатах ровно в двадцать три часа. Официально страдавшая бессонницей, а на самом деле повышенным любопытством, генеральша за этим проследила лично. Ни брожения по территории с пьяными песнями и воплями, ни развратных девиц ночью в районе дальнего корпуса не наблюдалось. Дружина добровольных активисток-пенсионерок патрулировала ближние подступы к зданию практически до утра. Однако и это показное благонравие было записано вновь прибывшей молодежи в явные минуса.
— Знаем мы таких спортсменов, — шипела разочарованная и оскорбленная в своих лучших чувствах генеральша. — Это они до поры, до времени такие тихони, в тихом омуте черти водятся!
Ее прогнозы оправдались тем же утром. Едва поборники чужой нравственности, утомленные ночным бдением забылись на рассвете чутким стариковским сном, как были безжалостно разбужены топотом тяжелых ботинок по асфальту. Прилипшие к окнам пенсионеры с брюзжанием наблюдали четкий строй обнаженных по пояс парней бодро проскакавших по центральной аллее к воротам, ведущим в пропахший хвойными ароматами лес.
— Ну, это уж вовсе хамство! Самая неприкрытая наглость, — негодовала, заламывая руки генеральша. — Старые заслуженные люди вынуждены просыпаться ни свет, ни заря от их топота. До завтрака, между прочим, еще целый час, а я почти всю ночь не спала!
Во время завтрака местный «женсовет» всячески демонстрировал седому и его спортсменам свое возмущение случившимся. Выражалось это в поджатых губах и убийственных взглядах, способных просто испепелить более впечатлительных людей. Но спортсмены излишней восприимчивостью, по-видимому, не страдали, так как бушевавшую вокруг бурю негодования просто не заметили. А сразу же после завтрака они, построившись в колонну по три бегом умчались в лес, где и пробыли до самого обеда. Пообедав, так же строем исчезли в корпусе, откуда вышли лишь на ужин. Одним словом новых соседей постоянные обитатели дома отдыха видели лишь три раза в день во время приемов пищи, да на обязательной в любую погоду утренней пробежке, все остальное время команда спортсменов проводила либо у себя в корпусе, либо в окружающем территорию лесу. Пенсионеров просто разъедало любопытство — что же это за команда такая, с жесткими, прямо монашескими правилами и распорядком.
