Довольно молодой, но какой-то помятый доктор равнодушно
поглядел на бьющуюся в истерике Энн и потребовал:
– Пусть мать успокоит ребенка.
Капа принялась обещать дочери за хорошее поведение золотые
горы и грузовики конфет. Как бы не так. Малышка визжала все громче и громче.
– Вот что, – четко сказал ей врач, – будешь
вопить, велю положить тебя в больницу и стану каждый час делать укол, а
заткнешься – через полчаса дома будешь, выбирай!
К нашему безграничному удивлению, Энн, вскрикнув в последний
раз, захлопнула рот.
– Надо же, она вас поняла! – удивилась я.
– Почему же нет? – ответил доктор. – Это
только родители думают, что их чадушки маленькие, на самом деле с ребенком
лучше обращаться построже. Прикрикнешь, и разом заткнется.
– Да вы просто варвар! – возмутилась экспансивная
Маня. – Орать на перепуганного полуторагодовалого ребенка! Что за
свинство, даже ветеринарам советуют не пугать животное на приеме, а ободрить
его!
– Это ты мать ребенка? – поинтересовался врач,
доставая какие-то бумаги.
– Нет, – оторопела Манюня, – мне только
четырнадцать.
– Сейчас и в двенадцать рожают, – ухмыльнулся
эскулап, – а раз не мать, так помалкивай, пока из кабинета не выгнал.
Пораженные столь пещерным хамством, мы удрученно закрыли
рты, и парень смог наконец приступить к работе.
– Имя, фамилия, адрес, – потребовал он сурово.
– Энн Крутов, город Юм, штат Пенсильвания, –
охотно сообщила Капа.
– Это где же? – изумился «Гиппократ».
– В Америке, – пояснила Манюня.
Хирург положил ручку, оглядел нас с ног до головы. На
неприветливом лице засияла широкая улыбка.
– Так вы иностранцы!
– Да, – подтвердила я, – из США.
Капа вытащила паспорт:
– Вот.
– Если не москвичи, то оказание помощи платное, –
продолжал улыбаться парень, – двести рублей в кассу, потом с квитанцией ко
мне.
– А где касса? – растерялась Капа.
– Выйдите на улицу, седьмой корпус, третий этаж, только
ночью все закрыто.
– Но как же… – продолжала наивная американка, –
что же делать?
– Это не я придумал, – усмехнулся доктор.
Мне надоели пререкания, и я вытащила сто долларов.
При виде купюры врач оживился чрезвычайно и сказал:
– Сейчас позову Виктора Павловича, он по таким делам
спец.
Призванный коллега в мгновение ока достал из дрожащей от
ужаса Энн монетку и, бросив денежку в эмалированный лоток, ласково сообщил:
– Все, и бояться не стоило.
Сразу повеселев, мы двинулись на выход. Но в дверях Манюня
притормозила и сердито проговорила:
– Слушайте, господа хирурги, пять рублей-то отдайте,
все-таки деньги.
– Маня! – с укоризной сказала я, когда мы шли к
машине. – Ну зачем тебе монетка?
– Этому придурку и так довольно заплатили, –
сурово отчеканила дочь, – по-моему, он просто рвач. Скорую помощь всем
оказывают бесплатно, нечего ему еще и пять рублей дарить.
Глава 26
Утром я дождалась, пока Аркашка уедет на работу, и только
тогда спустилась к завтраку. Маруся умчалась в школу.
– Послушай, – сказала Капа, – надо получить у
этих людей все документы на девочек.
Я согласно кивнула головой:
– Прямо сейчас и поеду.
Дверь открыл сам хозяин – Пискунов Алексей Николаевич. Еще
через пару минут у меня оказались все необходимые справки, бумаги и метрики.
Были отданы и две истории болезни.
– Счастливого пути, – пожелал Пискунов, –
желаем удачно добраться до дому.
Я села в «Вольво» и закурила. Теперь надо пощупать Сергея
Яковлевича Савостина, то есть, простите, Славу Расторгуева. Но прежде следовало
провести предварительную работу.
Сначала подрулила в центральный офис «Мосгорсправки» и
совершенно официально попросила сообщить адрес господина Расторгуева. Я не
знала ни отчества, ни года рождения, но пятьдесят долларов подвигли сотрудницу
на служебный подвиг, и через полчаса в моих руках оказались три справки с
адресами. Справедливо полагая, что Вячеслав Андреевич Расторгуев, 1917 года
рождения, староват, а Ростислав Михайлович, 1996 года, чрезвычайно молод, я
пришла к выводу, что мой клиент – Святослав Николаевич, 1949 года. Прописан в
проезде Стратонавтов.
Обнаружив по карте эту улицу на севере столицы, я в два
счета доехала до Тушина. Быстро нашла большой дом желтого цвета с подъездами во
дворе. Добралась до сто семьдесят девятой квартиры и позвонила. Зная, что
Савостин живет у своей любовницы в Оружейном переулке, совершенно не ожидала
никого увидеть, но дверь распахнула убогая бабка в стареньком халате и платке,
закрывавшем почти все лицо.
– Чего тебе, доченька? – прошамкала бабуля. –
Потеряла кого?
– Слава Расторгуев здесь живет?
– Тута, – подтвердила старушенция, – а ты ему
кем приходишься, милая?
– Сестрой, – сообщила я, – вот, навестить
приехала.
– А он у жены находится, – пояснила бабка. –
Оружейный переулок, езжай туда, эту свою квартирку он моей дочери сдал за
триста долларов в месяц. Видала, как люди деньги делают? Ни пахал, ни сеял, а
урожай снял, триста долларов, бешеные тысячи…
Провожаемая причитаниями, я спустилась вниз. Так,
подготовительная работа проведена, можно теперь действовать. Осталось только
отшлифовать кое-какие детали.
Недалеко от проезда Стратонавтов вольготно раскинулся
дешевый вещевой рынок. Я побродила между рядами и приобрела все необходимое.
Потом отъехала в укромное место, подняла стекла и принялась принаряжаться. Сначала
нацепила жуткую плиссированную темно-синюю юбку турецкого производства. Данный
апофеоз швейного искусства превратил даже мою почти мальчишескую фигуру в
некоторое подобие абажура. Сверху замечательно выглядела белая блузочка,
купленная у веселых быстроглазых вьетнамцев. Море рюшечек, кружев и бисера. Из
хорошенькой кофточки во все стороны торчали незакрепленные нитки, но это,
право, такая ерунда! На голову водрузила темно-каштановый парик. Купила я его в
свое время за жуткие деньги, и волосы выглядели как настоящие.
