Щелкнул замок, я же, помня о том, что в двери есть «глазок»,
пошла в противоположную сторону и позвонила в двести восемьдесят первую квартиру.
– Кто? – послышался женский голос.
– Из школы.
– Опять на уроках безобразничает? – гневно
спросила молодая женщина и, не дожидаясь ответа, втянула меня в прихожую.
Только когда за моей спиной захлопнулась дверь, я
почувствовала, что по спине катится пот, а колени мелко дрожат.
– Что на этот раз натворил? – вопросила женщина,
вталкивая меня в комнату. – Вы уж извините, беспорядок у нас, все руки не
доходят.
Беспорядок – это скромно сказано. Погром, потоп, буря –
будет вернее. По небольшой гостиной словно Мамай прошел. На столе кипа
неглаженого белья и утюг, там же пара чашек с засохшей кофейной гущей и
объеденные куски пиццы. На полу разбросаны разнокалиберные домашние тапочки, по
стульям и креслам валяются интимные предметы туалета – трусы, носки, лифчики и
колготы. На диване подушка в довольно засаленной наволочке и старый плед. На
одеяле – раскрытая книга и шкурки от бананов, во всю мощь орет телевизор.
Ну надо же, лежит себе посреди такого погрома, жует бананы,
читает дамский роман и слушает новости.
– Так что он сегодня сотворил? – настаивала
мамаша.
– Извините, наверное, неправильно представилась, я из
школьного отдела муниципалитета. Вот ходим по домам, опрашиваем население,
выявляем количество детей.
– Зачем?
– Хотим выяснить, надо ли новую школу строить или
прежними обойдемся. Вы своей довольны?
– Моему безобразнику везде плохо, – отмахнулась
женщина. – Как вас зовут?
– Дарья Ивановна, а вас?
– Изергиль Семеновна.
– Как? – не удержалась я. – Какое редкое имя!
– И не говорите, – вздохнула хозяйка, – мой
отец – литературовед, кандидат наук. Всю жизнь изучал творчество Горького. Вот
и назвал нас с братом по-дурацки: меня Изергиль, а его – Данко, в честь любимых
литературных героев. Представляете, сколько с такими имечками натерпелись?
Я сочувственно вздохнула. Когда-то были у меня два брата
студента в группе – Догнат и Перегнат. Сумасшедшие родители обозвали так ни в
чем не повинных детей, чтобы увековечить лозунг Никиты Хрущева – «Догнать и
перегнать Америку по производству молока и мяса».
Изергиль улыбнулась:
– Я вот сына нарекла Ваней. Просто с детства мечтала:
выйду замуж, рожу ребенка и назову проще некуда. Так вы население опрашиваете?
Я кивнула.
Женщина засмеялась.
– Мой мальчишка – жуткий шалун, просто катастрофа. Чего
только ему в голову не приходит! Нас уже из трех учебных заведений вытурили.
Так что стройте скорее, в новую школу пойдем.
– У ваших соседей тоже дети есть? – спросила
я. – Там такой страшный мужчина дверь открыл, я прямо испугалась.
Изергиль опять заулыбалась. Просто патологическая
смешливость.
– Это Котэ Вахтангович. Он и в самом деле противный
тип, улыбается ласково-ласково, а сам глазами шарит, прямо как раздевает.
Недавно здесь живет, год как квартиру купил. Раньше в двести семьдесят девятой
очень приличная семья была, Евдокимовы, но у них третий родился, в двух
комнатах тесно стало, вот и продали. А у Котэ Вахтанговича – никаких
родственников. Приходят, правда, все время гости. Мы сначала боялись, думали,
одинокий жилец, начнутся пьянки, гулянки, бабы… Да еще лицо кавказской
национальности… Но нет, абсолютно тихо. Приходят, как тени прошмыгнут и
тихонько уходят…
Поболтав еще немного с приятной мамой двоечника, я уселась у
подъезда, среди собачников. Минут через пятнадцать выяснила и фамилию Котэ –
Джапаридзе. Теперь следовало узнать, за что и сколько он сидел. А то, что милый
Котэ Вахтангович не в ладах с законом, видно невооруженным глазом. Собственно
говоря, есть только одно место, где мне могут дать исчерпывающую информацию. Я
вытащила пудреницу, оглядела лицо и призадумалась – нужно придумать достойный
повод для встречи с полковником.
Александра Михайловича трудно застать в кабинете, но сегодня
он мрачно сидел над какими-то бумагами, которые моментально убрал при моем
появлении в сейф.
– Зачем явилась? – весьма невежливо встретил меня
приятель.
Вот странный человек. Вроде любит меня, с удовольствием
приходит в гости, но стоит мне заглянуть к нему на работу или случайно
столкнуться возле кого-нибудь убитого, моментально злится и цедит слова сквозь
зубы.
Решив не обращать внимания на крайнюю невежливость
Александра Михайловича, я тяжело вздохнула.
– Кофейком не угостишь?
Приятель полез за банкой. Я не удержалась:
– Зачем кофе в сейф прячешь?
– Коллеги сопрут, – пояснил полковник, –
придут и всю банку разом выпьют.
Помешав алюминиевой ложечкой отвратительный растворимый
напиток, я отхлебнула небольшой глоточек и попыталась изобразить восторг:
– Какой аромат! Как называется?
– Самый дешевый, индийский, – пояснил Александр
Михайлович и перешел к делу: – Хватит придуриваться, выкладывай, зачем пришла,
во что влезла? Откуда тебя теперь выручать надо? Насколько помню, в помойке,
подвале и милиции ты уже посидела. Что на этот раз?
– Да не во мне дело, тут Кеша…
– Что Кеша? Вполне рассудительный молодой человек, без
сдвигов.
– Так-то оно так, – принялась я самозабвенно
врать, – только последнее время беспокоит его работа.
– А что с работой?
– Общается с криминальными элементами, целыми днями в
тюрьме пропадает…
– Он же адвокат, – ничуть не удивился
приятель. – Условия работы такие. Кстати, я тоже не с балеринами время
провожу. У тебя что-то конкретное или просто ля-ля?
– Не нравится мне его дружба с Котэ Джапаридзе. Мужик
противный, жирный такой, весь в наколках. Что у них может быть общего, просто
не расстаются. Лучшие друганы, не разлей вода.
Александр Михайлович нахмурился. В душе я возликовала. Он
обожает Кешу, сын платит ему тем же. И профессию адвоката Аркаша выбрал не без
влияния полковника.
Мой приятель набрал номер и приказал в трубку:
– Андрей, притащи-ка все про Котэ Джапаридзе.
– Кто он такой? – спросила я.
– Лаврушник.
– Кто?
